– А ты чего ревешь? Ты же начальник. Чего ревешь, пример курам подаешь?
– Я не знаю, чем их кормить, они голодны с вечера.
– Ой, Наталка, скоро год, как работаешь, а не знаешь, чем кормить птах. Комбикорм куриный есть?
– Нет, нет его, ничего нет.
– Зеленка есть?
– Мало ее очень.
– Есть гречка, Наталка. Рыбный паштет мы купили неделю назад, а кладовщик нас с тобой прибьет, если мы его склад не освободим от паштета, сухое мясо возьми, обрат, чтоб водой не поить курей, бери отходы, ведь уборка идет, а ты говоришь: нечем кормить. Что же зимой ты будешь петь?
Федор вспомнил, как девушка убегала от пруда, и, хотя тогда он ее лица не видел, все-таки решил, что это как раз и есть та Наталка.
Федор с зоотехником поехали на склад, привезли сухого мяса, гречку и рыбный паштет. Голодные куры набросились на гречку и с криком, мешая друг другу, молниеносно склевали зерно.
– Ой и начальник, – говорил председатель, усмехаясь и ковыляя за Наталкой.
Федор помогал зоотехнику, взглядывая на ее строгое лицо и вслед за председателем повторял: «Ай-ай!» Ему тоже хотелось говорить, посмеиваться, шутить, смотреть, как девушка смущается, и от этого чувствовать себя замечательным, остроумным парнем.
– Им бы зеленой травы, – сказал Федор.
– Вот-вот, – оживился председатель. – Где ты, Федор, родился? Тебе бы председателем быть, у тебя глаз хозяйственника. Я тебе говорю.
– Ох и хозяйственники уж, – улыбнулась Наталка. Федор шутил, острил и старался вовсю быть веселым.
– Куры – это не бугай, – говорил, – на небо не улетят.
И все смеялись. Затем Наталка и Федор поехали за обратом. Пыль плыла тучей. Яблони и груши в садах, отяжелев от пыли, стояли печальные, робкие, покорные. Вчерашнего дождя будто и не было. Встретился им только председатель сельсовета – ехал на маленькой запыленной лошадке.
Федор взглядывал на зоотехника, и его пробирала радость. Едет он, Федор, а рядом сидит девушка, а эта девушка – зоотехник. «Смех, да и только», – подумал Федор. Свернули в низкорослый лесок и остановились у небольшого кирпичного домика. На двери висел замок.
– Подождем, – сказала зоотехник. – Всегда, понимаете, так. Безответственные совершенно люди. Когда захотят, бросают работу и уходят.
Она села на лежавшие тут же бревна. Федор глядел из кабины на нее. Где-то рядом посвистывал зяблик. Над головой тонкой россыпью двигались облака, прозрачная тень от них бесшумно скользила по крыше дома.
– Давно здесь? – спросил Федор.
Наталка посмотрела на него и зажмурилась от яркого солнца.
– Я? Я недавно. Не жарко?
Федор выпрыгнул из кабины.
– Хороший у вас председатель, – сказал он, – с таким бы я согласился работать.
– Да, – сказала она, – не очень-то хорош. Возьмите птичницу нашу, добрая такая, умная старушка. Живет со стариком, он инвалид войны. Крыша прохудилась у них. Она попросила денег у председателя, то есть в колхозе, взаймы. Так знаете, что он ей ответил? Нет, не знаете.
– Нет, – согласился Федор.
– «Ни рубля не получишь, – сказал он ей. – Ни копейки. Кому бы другому и дал, а тебе нет». Ты, мол, лодырь и прочее и прочее, еще неприятнее. Она в плач, понятно. Обидно все же, потому что она честная колхозница. Он ее сам на собрании хвалил, прямо на партийном собрании хвалил, а тут давай ругать. Почему, за что? Блажь нашла. То ставит в пример, то ругает. Это ведь безответственно, понимаете? Я не люблю председателя. Поругался с бухгалтером, приехал на птицеферму и давай злость срывать на птичнице. Хорошо это? Не люблю я его.
– Почему? – удивился Федор.
– Я к нему, может быть, слишком критически отношусь, – выдержав паузу, глядя на Федора внимательными, строгими глазами, синими, но такими внимательными и серьезными, что Федор даже смутился, понимая – такие глаза никогда не могут лгать. – Но я иначе не могу и не хочу. Скорее не хочу, чем не могу. Грубиянов я терпеть не могу. Я люблю людей этичных, воспитанных, а он рубит сплеча. Прошло то время, когда рубили сплеча, вот так. А он – что на уме, то на языке, причем это все у него выходит моментально. Он человек момента. Он не помнит ни хорошего, ни плохого.
– Ясное дело, – сказал Федор. – Он только, конечно, добрый больше, чем нет.
– Может быть, – кивнула Наталка, улыбнувшись. – Возможно, я ошибаюсь. Я очень пристрастна к таким людям. В прошлом году, летом, я приехала на работу. Техникум закончила. У них был с высшим, но ушел, поспорил с председателем. Только приехала, меня послали скот сдавать. Поехала. Приемщик хам невероятный, какой-то идиот прямо. Стыд, позор, что в нашем обществе есть еще такие люди, какой-то пережиток прямо, а не человек. Вот этот хам и говорит: уступи этого бычка, накину категорию, приму вне очереди. Я, конечно, возмутилась. Это хамство, государственное добро ему отдай!