Он уселся на место, не задавая лишних вопросов, и через какое-то время наши пальцы соприкоснулись, переплетаясь. У него были сильные прямые пальцы и короткие круглые ногти, которыми он щекотал мою ладонь. Я своих рук стесняюсь: они вечно красные из-за аллергии, но я и об этом забыла, как только он взял мою ладонь.
— Вот бы дождь пошел сильнее, — сказал он.
— Угу, — прошептала я: дождь был нашим лучшим другом. Если бы дождь прекратился, нам пришлось бы вернуться в реальность и вспомнить о разных делах и обязанностях. О том, что надо встать со скамейки и идти , потому что уже вечер, что надо поесть, что надо, надо и надо.
Его нос мне тоже нравился; он медленно приблизился к моей шее, и я почувствовала, как он глубоко втягивает воздух, оказавшись у меня за ухом. Это мгновение словно бы выпало из потока времени.
— Растерять все слова, потерять деньги, потерять ключи», — думала я. Пожалуй, этого мне и хотелось. Потерять всё. Кроме Ругера.
— У меня есть домик, — сказал он. — Мы можем жить там. Ты и я.
— Ты сумасшедший, да? — спросила я, надеясь, что он ответит «да».
Но он, кажется, почти обиделся.
— Прости, — сказала я. — Я не хотела. Просто среди людей так мало чудаков. Таких, как ты.
— А, вот ты о чем! — он просиял. — Конечно же, я и есть. чудак!
Он сказал, что знает место, где, образуя треугольник, растут три дуба. Правда, это не очень близко.
По дороге туда мы съели на углу улицы по хот-догу. Продавец улыбнулся и сказал нам, что денег не надо.
— Спасибо, папа, — поблагодарил Ругер, слизывая горчицу с кончика сосиски. — Это Элли, — добавил он, и я вежливо протянула руку. Хотя вовсе не была уверена, что это и в самом деле его папа. Они ничуть не походили друг на друга.
Когда мы наконец добрались до дубовой рощи, уже совсем стемнело. Дождь закончился, но мы успели промокнуть и замерзнуть. Я почти жалела, что пошла с ним. Могла бы отправиться домой и принять горячую ванну. Но потом я вспомнила, что с ванной ничего бы не вышло.
Мы забрались на дуб, это оказалось совсем не сложно — ветви росли именно так, как нужно. Добравшись до места, где ствол раздваивался, как рогатка, я увидела домик. С крышей, стенами и полом.
Я уставилась на Ругера. Он улыбался во весь рот. В домике было несколько одеял, и не успела я опомниться, как Ругер развел огонь в печке вроде буржуйки, сделанной из старой бочки.
— Садись, грейся, — пригласил Ругер, — а я посмотрю, нет ли чего поесть.
В какой-то коробке он отыскал пару шоколадных вафель, торжественно сорвал с них обертку и бросил ее в печку. Огонь вспыхнул с новой силой, и через какое-то время в домике стало тепло и уютно.
— Ты здесь живешь?
Он пожал плечами.
— Это мое место. О нем знаешь только ты.
— Почему ты мне его показал?
— Потому что ты — именно тот человек, который должен здесь побывать.
Он снова улыбнулся, и я обнаружила, что он красивый. Серо-зеленые глаза, такие большие, что казалось: у него непременно должно быть острое зрение. Может быть, он видел даже в темноте.
Мы съели вафли, и он спросил, хочу ли я остаться. В домике. С ним.
Я засмеялась — некрасивым смехом. Жестким и холодным
— Только малышня притворяется, что живет в домике на дереве.
Меня будто черт за язык дернул.
Ругер просто смотрел на меня, и уже ничего нельзя было исправить.
Мы познакомились совсем недавно, он показал мне своё тайное жилище, а я уже успела все испортить. Оставалось только сбежать оттуда.
Спускаясь по стволу, я поранилась. Ветви росли вовсе не так удобно, как прежде. И когда я спрыгнула, земля оказалась дальше, чем я рассчитывала. Потому что глаза у меня не такие, как у Ругера, и в темноте не видят.
Неудачное приземление отозвалось во всем теле, от макушки. Ковыляя прочь, я слышала, как Ругер зовёт меня.
Я не откликалась.
Со мной все было ясно. Никакой я не чудак, а просто злобная тварь.
Бывает или не бывает
Когда я влетела в квартиру, было уже довольно поздно. Я чувствовала себя глупой и жалкой.
Из ванной доносились голоса: мамин и папин. Я опустилась на пол в прихожей, попутно стащив с вешалки пальто и укрывшись им с головой: теперь я в домике, никто меня не заметит.
В ванной мама говорила решительно и твердо:
— Можешь ничего не говорить. Я и так все понимаю. Она выгнала тебя, и теперь тебе плохо. Но это не дает тебе нрава безвылазно сидеть в нашей ванной!
Папиного ответа я не услышала — если он вообще что-то ответил. Через минуту в ванной раздался грохот — как будто ванна пошатнулась и ударилась о кафель.