Иллюзия
Пожалей меня, Голубоглазка
« Глава 1
Прошлое.
Он торопился. На улице было очень холодно, как и подобает зимней колючей погоде, а подошва его ботинок — тонкой и скользкой. Хорошо хоть, пуховик додумался надеть, а то бы совсем окоченел. Шаг был быстрым, и Константин, увидев огни родного дома, его только прибавил. Даже если поскользнется, плевать — объемный пуховик смягчит удар, а капюшон не даст мозгам разлететься.
Скорость "подлета" остановило препятствие.
Когда до желанного входа оставалось несколько метров, Костя, скинув капюшон, увидел человека. Тот сидел на скамейке, возле подъезда, спиной к нему, согнувшись в три погибели и не обращая ни на кого внимания. Взрослый он или подросток, было не рассмотреть — человек был маленьким и худым, скрюченным от холода и замотанным в длинный пушистый шарф. Костя остановился и неизвестно почему громко окликнул:
— Эй, как там тебя?
Не увидев реакции, подошел ближе, обойдя и встав перед чудаком.
— Эй, слышишь меня? — тронул за плечо, обхватив через тонкую курточку выпирающую кость, и потряс.
В свете окон, лампы над козырьком крыльца и рядом стоящего фонаря были хорошо заметны алые пятна на щеках, прикрытых шарфом, бледную кожу лба и темные круги под глазами. Может, тень давала такой эффект, а может, анемия.
Огромные глаза уставились с бессмысленным, пустым выражением, хотя он всегда был против такого высказывания — не понимал, как выражение может быть пустым, — но сейчас именно оно пришло на ум.
Глаза были красивыми. Очень. Крутыми, сказал бы он даже. В такие глянешь раз — не забудешь вовек. Их не забудешь. Себя — потеряешь.
Вспомнил почему-то девку из мультика и колодец, в который она падала. Сейчас, глядя в эти глазищи, туда падал он.
Ресницы, словно мокрые стрелы, целились в небо, доходя почти до бровей. Четкими линиями, собольей кистью были те нарисованы. Если бы его попросили одним словом назвать то, что увидел перед собой, он бы сказал: «Черт!»
На улице было чертовски холодно, а его чертовски сильно прошиб удар под дых чем-то горячим. Будто кипятком облили легкие, «проводив» его напоследок.
Этому не было разумного названия, пока никто из них двоих не открыл рта. И как только эта нелепая мысль возникла в его голове, он сразу захотел её проверить.
— Звать тебя как?
Фигурка напряглась и попыталась отстраниться.
— Спокойно, не обижу. Как зовут?
— Часто.
— Не понял, — удивился он.
— Зовут меня часто, — глаза закрылись, — только прихожу редко.
Голос был с хрипотцой, непонятно, чем вызванной, и заглушен шарфом, намотанным на нижнюю половину лица.
— А-а-а… понял: это шутка была, да?
Фигурка закашлялась, и ему категорически не понравился этот кашель. Собака — и та лает мягче и тише.
— Ага, дядя. Шуткую я.
Глаза снова открылись и теперь странно поблескивали.
— Так назовешь себя или мне шутником тебя звать?
— А зачем тебе меня звать? Шел, и иди дальше, я тебе не мешаю. Да отпусти ты!
Костя только сейчас понял, что сильно сдавил хрупкое плечико, и руку отнял. Внимательно осмотрел близлежащую территорию, светящиеся в доме окна и вернулся к странному собеседнику. «Парень или девка?» — подумал, разглядывая болезненно худое создание. На вид — лет пятнадцать, возможно, меньше.
— Прости, не хотел делать больно. Есть хочешь?
— Да пошел ты, — снова кашель.
— Пойду. Ты со мной?
— Один пошел.
Константин начал уставать и мерзнуть. Ноги напоминали протезы от папы Карло — становились деревянными.
— Как знаешь, — бросил равнодушно. — В моей квартире три комнаты, теплая вода и одеяло, много вкусной еды. Хочешь сдохнуть от переохлаждения — дело твоё, моё — моя совесть. Я предложил — получил отказ, спокойно спать могу теперь. Бывай.
Развернулся и зашел в подъезд, а пока поднимался, не выходили из головы ни эти глаза, ни кашель. Наверняка простуда уже завладела маленьким телом, может, бред начался, раз боится чего-то. Нет, он, конечно, и сам понимал, что зайти в гости к незнакомцу может в наше время только больной, но ведь больным и был сидящий на морозе сорванец!
«Парень, — решил и сразу почувствовал себя извращенцем, глазищи вспомнив. — Девка бы зашла, стопудово».
Он слыл красавчиком, но таковым себя не считал, что бы ни говорили остальные, однако признавал очевидное: некая харизматичность и обаяние у него имелись. Настолько, что всегда получал желаемую.