— Какие слова?
— Что?
— Какие слова я говорила?
— От кого-то постоянно отмахивалась, просила уйти, пыталась бежать. Теперь-то я понимаю, от кого, а тогда стало просто жаль. Ты выглядела такой мелкой, худенькой… Да и не доверяю я эскулапам. Тебе Стрела не рассказывала, как чуть не умерла?
— Нет.
— В общем, врач отчима оказался толковым, иного я и не ждал. Чтобы "большой человек" вверил себя в руки шарлатана?
— О да, себя папенька любит.
— Прописал тот всякого дерьма и бульоном поить велел. Я поил, носил тебя на руках по квартире, на коленях держал, пока комнату проветривал. Отчим твой деньги через посыльных отправлял регулярно, и какую-то часть я тратил, конечно, остальное — откладывал, копил. Не мои же были…
— Почему уехал?
— Сбежал. Хотел мужских дел, серьёзных. С тобой себя зверем в клетке чувствовал. Задыхался. А тут Леший позвонил, предложил кое-что, и я понял, что вот он, шанс.
— Не жалеешь?
— А толку? Все равно не изменить. И потом, мы же вместе, — обнял ещё крепче. — Теперь я без тебя задыхаюсь, так что квиты.
— А я не узнала тебя. Чувствовала связь, но не узнала, пока Людка…
— Не говори о ней! Трясет всего от одного имени!
Ая засмеялась, потерлась щекой о его плечо, как кошка.
— Мне её жалко.
— Жалей на здоровье, но когда меня рядом нет. Чтоб не видел с нами вместе эту пустышку!
— Грозный какой…
— Романович…
— Хочу банана с майонезом.
— Минуту. Я вместе с деньгами оставил карту. Специально для тебя. Отметил красным кружком место, куда уехал, и написал пару слов. Чтобы знала и могла найти, если понадоблюсь. Первое время дергался, понимал, что вряд ли приедешь, но все равно ожидал подспудно, нервничал, а потом успокоился, решив, что домой вернулась. Значит, наладилось всё у тебя. Значит, правильно поступил. Закрутилось, завертелось… Ошибался.
— Когда ты приезжал?
— Давно. Увидел дверь искореженную, соседку послушал, ни х*я не понял.
— Не ругайся.
— Прости, вырвалось. Она мне конверт передала.
— Дошел все — таки?
— Я помню ту верёвку, сам же запястье твое "украшал". Думал, забыл все, а увидел и сразу вспомнил. Решил, что порвав её, со мной порвала. Догадывался, что обижена, и обстоятельства складывались так, что решил не настаивать, отпустить, прекратить поиски. Да и отчим твой рекомендовал…
— Ты и с ним виделся?
— Было дело.
— А мама?
— Не видел. Почему не съездишь?
— Боялась, увижу — вернусь насовсем, а нельзя.
— Теперь и не сможешь, на любой планете достану.
— Людка ездила каждый год, открытки отправляла. Чтобы мама знала, что со мной все в порядке.
— Чего не сама?
— Чтоб никаких зацепок не оставить.
— Глупенькая, Людка твоя — главная зацепка.
— Да и некогда мне было…
— Да и подружке очередную радость устроить, да?
— Издеваешься?
— Конечно.
— Ну не гад ли…
— Романович…
— Веревочка та… В последнем бою порвалась, — Ая вздохнула, а Костя начал гладить её живот, — и в волосах запуталась, представляешь? В больнице нашлась… Это был знак для меня. Если оставались какие-то сомнения… но их не осталось, ни единого.
— Прости меня, Голубоглазка, — сполз ей в колени и прижался щекой к животу. — Прости меня, ладно?
— Прощу.
— Сейчас прости.
— Сейчас прощу.
— А я тебе за это банан с майонезом… ой!
— Что? — Ая неуклюже приподнялась и посмотрела на Костю, подскочившего от удивления и в ужасе уставившегося на живот. Даже в темноте было видно, как он напуган.
— Это, — показал пальцем на пупок. — Что это было?
Ая откинулась на подушки и рассмеялась в голос.
— Голубоглазка…
— «Ты прощен» это было. Ой, не могу! Видел бы себя сейчас!
— Вот! Опять! — заорал, тыча пальцем, как ненормальный.
Ая больше не могла — схватилась за живот, заболевший от смеха, и повернулась на бок, согнув ноги. Романович принялся скакать вокруг кровати.
— Угомонись, бешеный, — попросила, вытирая одной рукой выступившие слезы. — Дочь не успела поздороваться, а папаша уже с ума сошел.