Мурашки спустились на поясницу, задевая мыслимые и немыслимые точки. Между ног стало влажно, и когда чужие пальцы, разделавшись с чередой круглых "охранников" на блузке, проникли под поддерживающую линию бюстгальтера, накрыли груди, защемив нежно соски, Ая гортанно застонала.
— Тш-ш-ш…
Горячо голове.
— Тш-ш-ш…
Горячо телу.
— Тш-ш-ш…
Там горячо.
Сыро.
Много.
Ей казалось, она не сможет выдержать. Тянущая, подергивающая боль была невыносима. Будто нарыв зрел. Может, и правда, он? Сейчас лопнет?
Ей казалось, она умирает в чужих руках, на чужом теле, с чужим шепотом в волосах. Умирает, но как же сладка была такая смерть…
Господи…
Его руки распластались у неё на животе, и Ая поняла, что они дрожат. Накрыла своими. Попыталась успокоить? Смешно…
Соединенные, руки проникли под пояс брюк, в трусики, и остановились на лобке. Чужие пальцы оказались длиннее — они остановились чуть ниже, на том самом месте, и нажав, попали точно в клитор.
Ая дернулась всем телом, "протирая" ягодицами чужой член. Незнакомец выпустил стон ей в шею, закусив прядь. И словно в отместку, стал активней работать руками.
Она не могла отцепиться, но свои все же переместила повыше, обхватив мощные запястья и "ловя" лихорадочный пульс. Раздвинула шире ноги, позволяя незнакомцу больше свободы для действий.
Повернула голову, свесила с его плеча и зажмурилась от накатывающейся горячей волны — предвестницы десятибалльного оргазма.
Господи…
Её ягодицы терлись о молнию безостановочно, не позволяя никуда деться тому, что находилось за ней. Костя сцепил зубы до искр в глазах, терпя из последних сил, но их оставалось все меньше, и выходило, что это самый странный и быстрый оргазм на его уже побитом жизнью счету.
Ягодицы терлись и терлись, и терлись…
Члену было неудобно. Тесно. Больно. Но так хорошо, как никогда до этого.
Женщина стонала, дергая каждым своим стоном Костю за нервы. Будто играла партию.
Стонала сквозь закушенную губу, пряча крики.
Запах…Другой, более вязкий, густой, мускусный…
Её. Его личный феромон.
Они кончили вместе.
Ая поставила точку в дыхании, уткнувшись в кожу кровати, Костя — в кожу Аи, чуть прикусив плечо.
Господи…
« Глава 5
Он бережно и как можно осторожней выбрался из-под неё, сдвинув её тело полностью на кровать. Хотел собрать в руку длиннющие волосы, но понял, что не получится — слишком уж густыми те были. Освободил её лицо от этой копны, скрутив в толстый жгут, и откинул в сторону, чтобы максимально открыть доступ к обнаженной груди. Лифчик сбился под горло той, что подарила ему пик полета, но он не стал ничего поправлять, хоть и догадывался, насколько ей было неудобно, даже больно, быть может.
Незнакомка хранила молчание и расслабленность, не сопротивляясь его манипуляциям и не реагируя на движение. Словно кукла. Но Костя знал: не спит. Он лизнул соски, обдавая влажность вершин горячим дыханием, и уткнулся в ложбинку. Её сердце стучало хозяйке в ребра и ему в лицо, будто не признавало чужого присутствия, пытаясь оттолкнуть. Стучало ровно и сильно.
Кожа была очень гладкой и вкусной, напоминая о шелке, атласе и сакуре. Хрен знает, почему, но именно последнее сравнение пришло на ум Косте, когда он попробовал её кожу на вкус. Лепестки сакуры, присыпанные корицей. Люди именно так сходят с ума?
Он обнял её. Крепко сжал, следуя на поводу у своей потребности полностью раствориться в темноте и в этой девушке.
Вся она была до боли желанной, несмотря на только что случившийся оргазм. В паху разве что не хлюпало, но Костя не обращал на дискомфорт ни малейшего внимания, чувствуя, как снова начинает хотеть эту странно молчаливую женщину. Она была молодой. Так он ощущал. Упругие груди, кожа… Но не думал, что слишком. «Лет двадцать пять», — решил про себя.
В дверь постучали, и Костя ругнулся. Ей в кожу выпустил бранные слова и тут же слизал их, чувствуя себя неловким, виноватым. Женщина зашевелилась, но он рук не разжал. Не пустил. Не мог и не хотел. Ещё уйму вопросов надо было ей задать, выслушать ответ хотя бы на один!
— Кто ты? — спросил тихо, но твердо, понимая, что сейчас начнется борьба. Уже началась.
Расслабленность и равнодушие Аи сняло, как рукой. Она извивалась под ним, словно уж на сковороде, а Костя не хотел, чтобы она испытала страх. Объятия стали мягче, чуть свободней, но не менее надежными.
— Кем ты работаешь здесь? Давно ли? Как зовут тебя?
В дверь постучали сильнее, и Ая уже не просто извивалась — лягалась и кусалась, как молодая кобылка.
— Почему молчишь? Скажи мне всего лишь, как тебя зовут, и я отпущу тебя. Слышишь? Я не хочу причинить тебе вред.
Она очень удачно попала ему коленкой в чувствительное место, чуть выше середины бедра, заставив Костю на мгновение ослабить «капкан», оттолкнула его что есть силы и вскочила на ноги. Метнулась на звук, но её предали. Её подвела собственная красота. Волосы. Длинные и раскрученные в борьбе, они обласкали Костины руки, и когда прощались на тыльных сторонах кистей, он схватил пряди, опять дернув девушку на себя. Ая вскрикнула от боли, врезавшись в него и повалившись на кровать.
— Я не буду извиняться, — прорычал он, подминая её под себя и обхватывая рукой её подбородок. — Как тебя зовут? Я что, прошу слишком много?
Она замотала головой. Вернее, попыталась. А он…он её поцеловал. И как только губы встретились, понял, что пропал навсегда.
Её рот был "Медовиком", "Сметанником", «Санчо Панчо» со всевозможными начинками и черт знает, чем ещё. Он был таким сочным и вкусным, что у Кости начинало рвать крышу. Он ел её. Не смаковал, не пробовал по кусочкам, наслаждаясь идеальным соотношением пропорций, а просто жрал. Голодный, ненасытный и жадный. И ему было чертовски мало.
Пальцы вернулись к её телу, срывая бюстгальтер вместе с блузкой, одним движением посылая "погулять" молнии и пуговицы на брюках.
Он не мог оторваться от её рта, как и не мог остановиться, чтобы не войти в её тело. Скользнув двумя пальцами внутрь, чуть не заскрипел зубами, понимая, как тесно там. Её стоны тонули у него во рту, но он не мог анализировать, от удовольствия они или от злости. Надеялся только, что не больно ей.
В дверь стали колотить: сильно и настойчиво, практически без перерывов. Косте было наср*ть. Все, что он понимал в данный момент — это успеть сделать её своей. Так, как мужчина испокон веков делал женщину. Заявить права. Пройти единственно верный путь, поцеловать головкой матку и оросить её своим соком, чтобы дай Бог, в ней от его любви, страсти и желания зародилось чудо.