Гордон Диксон
Пожалуй, это несправедливо
Фрэнк Сайя не шевелился. Он сидел, храня ледяное молчание; рука его сжимала стакан, стоявший перед ним на столе. Спертый и нагретый их телами воздух дрожал в тесноте сборного походного домика, делая широкую и давно не бритую физиономию Крейгара похожей на морду свирепого, настороженного кабана. В затянувшемся молчании эта образина не спускала с Франка глаз, и каждое мгновение все сильнее напоминала сливочную тянучку. Фрэнк ждал. Рано или поздно Крейгар обязательно заговорит.
Он-таки заговорил, еще раздраженнее, чем раньше:
– Ты слышал? Развяжи его!
Стараясь, чтобы на лице не отразилась радость, Фрэнк, по-прежнему ни слова не говоря, поднялся, взял нож и вышел за порог. Там, затмевая желтоватое сияние наружных фонарей, погружалось за горизонт солнце Альфа Целена. Оранжевые лучи падали на темные, приземистые силуэты деревьев, играли всеми оттенками желтого плато перед лагерем и на стенах лагерных домиков, заливая светом поляну и фигуры скрючившихся от страха аборигенов. Глава их клана. Папаша походил теперь на пятнистую тень – распростертый на спине, он по-прежнему лежал там, где его привязали. Когда Фрэнк подошел к нему с ножом, он ничего не сказал, а только лишь взглянул на молодого землянина, приоткрыв широкий рот так, что из-за толстых складок губ показались острые зубы. Но это не было воинственной демонстрацией клыков. Папаша выглядел так, как полагалось попавшему в тяжелое положение; больше всего он был похож на беспомощную, полумертвую акулу, выброшенную штормом на прибрежный песок. Руки и ноги его были крепко привязаны к колышкам, вбитым в мягкую серую землю. Фрэнк перерезал веревки.
– Теперь ты можешь идти, – сказал он и, после некоторого колебания, предложил: – Давай, я тебе помогу. Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно, ужасно, – жалобно простонал на своем языке Папаша, но не принял протянутой ему человеческой ладони, а перекатился на живот, потом перевернулся еще раз и так, не то ползком, не то кувыркаясь, добрался до остальных аборигенов и слился с их массой.
Фрэнк так и застыл с протянутой рукой, затем уронил ее, судорожно сжав пальцы в кулак. На мгновение ему захотелось вернуть местного патриарха обратно и силой заставить его принять предложенную помощь. Подавив это желание, он молча побрел назад, но на этот раз обошел стороной домик Крейгара, хозяин которого продолжал сидеть, уставившись на бутылку, и вошел к себе. Закат начал тускнеть, и освещение включилось автоматически. Он опустился на край походной койки.
– Выпей еще! – донесся из соседнего домика голос Крейгара.
Фрэнк не ответил. Он еще немного посидел, уставившись на глухую выгнутую стенку, потом встал и положил нож Крейгара на стол рядом с дневником и аккуратной стопкой отчетов. Затем он сбросил ботинки, брюки и джемпер, тщательно развесил одежду на спинке стула и лег. С улицы в глаза ему ударил свет, и он вспомнил, что забыл выключить освещение. Фрэнк хотел было подняться, но раздумал и только прикрыл веки, чтобы свет не слепил глаза.
– Давай выпьем, Фрэнк! – снова раздался призыв из соседнего домика.
Фрэнк не шевелился; даже смеженные веки не спасали глаза от яркого света.
– Старый хрыч воображает, что он важная персона! – орал Крейгар. – Думает, что может мне указывать. Никто этого не может. Никто! – Его голос неожиданно оборвался, и слова потонули в неразборчивом бормотании.
Фрэнк повернулся на другой бок, спиной к стенке, за которой был домик Крейгара. Ему представилась обитая изнутри бархатом шкатулка, вроде тех, в которых хранят драгоценности, только больше размером. Он забрался в эту шкатулку, захлопнул за собой крышку и, оказавшись в кромешном беззвучном мраке, стал ждать наступления сна.
Но сон не шел.
Тяжело вздохнув, он открыл глаза. Из домика Крейгара не доносилось ни единого звука, сквозь стены проникало лишь тонкое журчание голосов аборигенов. Фрэнк тихо поднялся, выключил свет, оделся и, неслышно ступая босыми ногами, выскользнул в ночную темноту. Местные никак не могли успокоиться. Неожиданно в общем гаме выделились два голоса:
– Великий монарх… – это произнес юный любимец Папаши, Шеп, как его окрестили Фрэнк с Крейгаром. Этот Шеп открыто претендовал на роль Папашиного преемника в родовом клане. Фрэнк напряг зрение, пытаясь различить в темноте его фигуру, но так ничего и не увидел.
– Ступай прочь! Оставь меня одного! – ответил голос Папаши. Склонив голову на плечо, Фрэнк с интересом прислушался. Он легко мог следить за беседой – гораздо лучше, чем Крейгар, который провел здесь четырнадцать лет. В прошлом году, перед тем как взяться за эту работу, Фрэнк прошел на Земле интенсивный курс местного языка.
– Но Великий Монарх… – снова проскулил Шеп.
– Что тебе, грязный щенок?!
– Ты собираешься умирать, Великий Монарх? Ведь ты обещал предупредить. Ты сказал, что известишь меня заранее.
– Умирать? И не думаю! – проворчал Папаша. – Я собираюсь родить ребенка и искупить свой позор. Никогда не думал, что этот старый краснолицый человек сделает со мной такое!
Собеседники помолчали.
– Может перегрызть ему горло? – осведомился Шеп.
В темноте раздалась звонкая оплеуха.
– Как ты смеешь так говорить! – сердито рявкнул Папаша. – Старый краснолицый человек – мой друг. Пусть даже он завидует моей большой семье, ведь у него самого только один сын – тщедушный и бледнолицый. Между прочим, такой же дурак, как ты! Хотя он тоже дьявол и очень умен. Учись быть хитрым и мудрым с дьяволами, если хочешь стать моим наследником!
Шеп захныкал, и Фрэнк не смог разобрать, что он сказал. Что-то вроде того, что он – хороший сын.
– Ни один сын не может быть достаточно хорошим, – отрезал Папаша. – А теперь пошли к остальным.
Послышался звук удаляющихся шагов, затем все стихло. Фрэнк повернулся и неслышно двинулся к домику. Заметив, что у Крейгара горит свет, он остановился и заглянул в окно. Его старший напарник лежал на спине, разметавшись во сне по кровати – поза его поразительно напоминала ту, в которой был привязан к кольям Папаша. Опять напился в стельку? Это в его духе.
Фрэнк вернулся к себе, включил свет, сел за стол, посмотрел на свой дневник и открыл его как раз на той странице, где остановился в прошлый раз. Он прочитал то, что написал двумя днями раньше.