Поскольку стоял июнь и была уже пятница, вряд ли письмо могло дойти раньше понедельника, так что на уик-энд я мог вволю насладиться бейсболом на стадионе «Шеа», однако в субботу утром, в несколько минут двенадцатого, когда Вульф начал диктовать бесконечное письмо коллекционеру орхидей из Малайзии, зазвонил телефон, и я снял трубку.
— Контора Ниро Вульфа, Арчи Гудвин слушает.
Деловитый женский голос произнес:
— Говорит секретарь миссис Питер Оделл. Она получила ваше письмо и хотела бы поговорить с Ниро Вульфом.
Я, конечно, предполагал, что такое может случиться в присутствии Вульфа, поэтому раздумывать не стал.
— Прошу прощения, — заявил я, — но мистера Вульфа нет, и он появится только в понедельник. Кроме того, я подчеркнул, что письмо носит сугубо личный характер.
Она прикрыла микрофон, и я ничего не слышал. Пару минут спустя она снова заговорила:
— Мистер Гудвин?
— Да.
— Миссис Оделл хочет поговорить с вами. Вы можете приехать в три часа?
Я тут же прикинул, что в три часа будет идти примерно четвертый иннинг бейсбольного матча, но ведь меня никто не заставлял отправлять это письмо.
— Хорошо, — сказал я. — В три я буду.
Повесив трубку, я развернулся и сказал Вульфу:
— Кое-кто упомянул ваше имя всуе. До чего рассеянный пошел народ! Нужно приучить людей перечитывать письма по меньшей мере трижды. — Я взглянул на блокнот. — Мы остановились на последних достижениях в гибридизации.
Вульф надиктовал еще на страницу.
Я-то намеревался уже в час отправиться на стадион и последить за бейсболом, уплетая хот-доги и запивая их молоком. Вместо этого мне пришлось прогуляться в закусочную Сэма, отобедать ржаным хлебом и печеными бобами — ни того ни другого за столом Вульфа вы никогда не встретите — и уже потом пройти пешком две мили с Западной Тридцать пятой улицы до Восточной Шестьдесят третьей. Должен вам сказать, что люди, которых вы встречаете на тротуарах субботним днем, совершенно не похожи на тех, что снуют по улицам в будни.
Огромный пятиэтажный каменный особняк шириной футов в сорок располагался примерно посередине между Пятой авеню и Мэдисон-авеню. При входе меня остановил здоровенный верзила со значком охранной службы Лэтропа на лацкане. Должно быть, даже по прошествии двух недель досужие репортеры продолжали нарушать покой миссис Оделл.
— Что вам нужно, сэр? — угрюмо спросил детина.
Я назвался, сказал, что меня ждут, и протянул удостоверение. Цербер вошел в вестибюль, нажал на кнопку, и женщина в аккуратной серой униформе с юбкой дюйма на четыре ниже колена открыла дверь. Детина представил меня, женщина, поверив ему на слово, пересекла мраморный вестибюль, сняла трубку внутреннего телефона и сказала, что мистер Гудвин ждет. Пару минут спустя послышался шум спускающегося лифта — он был раз в десять тише, чем лифт Вульфа. Дверцы раздвинулись, и высунувшаяся из лифта женская голова пригласила меня в лифт. Мы проехали два этажа и остановились на третьем. Женщина провела меня по коридору к открытой двери и притормозила, пропуская меня вперед.
Я оказался в просторнейшей комнате, даже, скорее, зале, шириной, должно быть, с весь дом. Я осмотрелся — столы, стулья, кресла-качалки, два дивана, картины, стеллажи, цветной телевизор… На нем мой взгляд задержался, потому что на экране показывали бейсбольный матч, который комментировал Ральф Кайнер. Вся его аудитория состояла из единственной женщины, откинувшейся на подушки широченного дивана. Даже не будь я в ее доме, я узнал бы ее по фотоснимкам, публиковавшимся в «Таймс» и в «Газетт»: широкоскулое лицо, большой рот, пухлые губы. Просторное светло-синее платье, больше напоминающее балахон, застегнутый спереди на «молнию» снизу доверху.
Я приблизился и вежливо поинтересовался:
— Какой счет?
Карие глаза взметнулись ко мне, потом вернулись к игре.
— Четыре — два в пользу «Пиратов», конец четвертого иннинга. Садитесь.
Я сел в кресло рядом с диваном и посмотрел на экран. Принимал Эд Крейнпул. Он благополучно справился с подачей, преодолел все базы, завершив иннинг, и тут же затявкала реклама. Я завертел головой, высматривая секретаршу, но та уже ушла; в ту же минуту телевизор замолчал, и я поспешно повернулся к миссис Оделл. Дистанционнное управление — она выключила звук.
— Картинку я оставлю, — сказала она. И неторопливо смерила меня взглядом.
Я не волновался: брюки у меня были тщательно отутюжены.
— Предлог для своего письма вы придумали слабый. «Самый важный факт» вы даже не привели.