– В последний момент успел, – объяснил он.
– Почему? – Она приподнялась на локте, пытливо вглядываясь в его лицо.
Марат отвел глаза и буркнул сдержанно:
– Страшно стало!
И Рита снова тихо засмеялась, чувствуя, как пузырьками шампанского вскипает в крови счастье.
– А теперь? – она лукаво склонила голову к плечу. – Теперь не страшно?
Он поднял на нее потемневшие глаза, с трудом перевел дыхание и признался:
– Теперь еще страшнее.
6
Он просто с ума сходил от всего этого. От того, как постоянно метался между небывалым опьяняющим счастьем и глухим отчаянием, выжигавшим душу чувством вины. Он не должен был прикасаться к ней, не имел права, он обещал брату… А теперь брат погиб, а он занял его место, присвоил себе то, что никогда ему не принадлежало. Нужно было покончить с этим, раз и навсегда. Но как он мог это сделать, если, едва приблизившись к Рите, терял контроль над собой? В горле пересыхало – ему приходилось нервно сглатывать, чтобы произнести хоть слово, сердце начинало колотиться, как сумасшедшее, все тело словно пронизывало электрическими разрядами. Он не мог с собой справиться, просто не мог…
Она сидела на ступенях летней эстрады в парке. Давно не крашенные доски рассохлись, между ними колосились высокие травинки, щекоча ее под коленками. Он расположился рядом, чуть ниже, и глаз не мог оторвать от ее тонких загорелых ног, едва прикрытых сверху подолом выгоревшего летнего сарафана, от маленьких изящных ступней, перечеркнутых ремешками сандалий.
Рита раскрыла на коленях общую тетрадь с надписью на обложке «История России, 9 “Б”», посмотрела на него, нахмурившись:
– Только рискни заржать, я тебя прибью, понял?
– А плакать можно? – невинно уточнил он, прикусывая губы, чтобы не рассмеяться.
– Нет! – сурово заявила она. – Ничего нельзя. Лучше вообще не отсвечивай, а то читать не буду. Ладно, в общем, слушай: «Он спустился на заплеванный вокзальный перрон, подошел к лотку с мороженым. За лотком дремала пышногрудая продавщица. Он спросил…» Так, это фигня какая-то, я потом перепишу. Ну, в общем, представь, что он ее спрашивает, когда отходит первый поезд на Москву, а она…
Марат украдкой сорвал травинку и принялся щекотать кончиком ее торчавшие из сандалий пальцы.
– Ах ты! – Она в возмущении вскочила и треснула его тетрадью по голове. – Короче, все, не буду я ничего тебе читать.
– Ну все-все, я больше не буду, – со смехом оправдывался он. – Я слушаю. Все. Я очень серьезен. Вот посмотри! – Подбородок его напрягся, губы сурово сжались, лишь уголки их все еще дрожали в озорной усмешке.
– Да иди ты! – Рита попыталась пройти мимо него по ступенькам. – Все, я ухожу, отстань от меня!
– Это что еще за бунт на корабле?
Он тоже вскочил на ноги, обхватил ее руками за талию, перекинул через плечо. Она хохотала и молотила его кулаками по спине:
– А ну пусти! Пусти меня, слышишь?
Он, удерживая ее сильными руками, бежал по проходу между деревянных скамеек зрительного зала, нелепо подпрыгивая и издавая какой-то дикий воинственный клич. Счастье пульсировало в висках, затопляло жаркой волной грудную клетку. Ему все еще казалось немыслимым, что он может вот так запросто прикоснуться к Рите, подхватить ее на руки, целовать, стаскивать с нее платье.
– Ибрагимов, а ну пусти меня! – не унималась Рита. – Ну все, развод и девичья фамилия, я тебе точно говорю!
И у него в голове зазвучал опять голос брата: «Дембельнусь – и женюсь. Ты смотри, чтоб тут пока никто не увивался за моей невестой». Это Руслан должен был носить ее на руках, смеяться от кружащего голову восторга, прикасаться к ее губам. Руслан, а не он. А он просто воспользовался тем, что его больше нет, отобрал девушку у мертвого. Подонок!
Он остановился и мягко опустил Риту на землю. Она, кажется, почувствовала, что с ним что-то не так, прижала ладони к его вискам, заставляя смотреть на нее, прошептала:
– Ну, ты чего? Все хорошо? Да?
– Да. – Он попытался сбросить ее руки, отвернуться, но она иногда умела быть очень сильной, обвиваться вокруг его тела, не выпуская, подавляя его волю.
– А знаешь что, – хрипло шепнула она, улыбаясь. – У нас с тобой имена почти одинаковые: Мар… и Мар… Как думаешь, может, это судьба?
И Марат уже снова целовал ее, хмелея от ее близости, податливости, от пряного запаха ее струящихся между пальцев темных волос. Целовал губы, щеки, виски, шепча:
– Маргарита… Мариша… Мара… Маруся…
– Маруся? – она тихо засмеялась. – Только этого не хватало. Какая из меня Маруся?