– Так точно, товарищ лейтенант, – отрапортовал он.
Тогда и стало окончательно ясно, что то, что он делает здесь, – просто работа, одна из многих. Не борьба за чью-то свободу и безопасность, не месть за Руса, не проверка себя на прочность, не попытка завоевать право на любимую женщину – нет, просто работа. Выполнять приказы, делать все четко и правильно и не думать.
Когда-то, тысячу лет назад, он боялся, что не справится, что глаза первого убитого им человека будут преследовать его всю жизнь. Он читал о таком в книгах, видел в кино. Но все оказалось совсем не так.
Он помнил тот первый свой бой. Боевики засели в селе, в каменном доме, вокруг выкопали рвы, укрепления, понатыкали мин. Они брали их несколько часов, под почти не прекращающимся огнем, в страшной жаре. И когда все было кончено и он вошел в полуразрушенный дом, там надсадно воняло гарью и кровью. Запах крови был такой густой, вязкий, что, казалось, его можно было потрогать руками. Трупы сволакивали к стене – бессильные тела в камуфляже, слипшиеся от крови бороды, оторванные конечности, обезображенные лица. Кого из них убил он? Может, вон того, совсем молодого, без одного пальца на руке? Или этого, с седыми висками? Он не знал и не хотел знать. Все происходящее казалось обыденным, нормальным. Просто такая работа – стрелять по людям. Раньше думал, будет их лечить, а оказалось – придется убивать.
Оказалось к тому же, что его дар остро чувствовать живое существо, его повадки, намерения, его боль – совершенно неоценим здесь. Выяснилось, что чем острее ты чувствуешь жизнь, тем точнее знаешь, как уничтожить ее. Такой вот парадокс. Но глубоко задумываться о его природе Марат не стал.
Нет, кошмары об убитых людях его не мучили. Только о живых, о тех, кто остался дома.
Вчера, после того, как выпили за лейтенанта, Стрешнева вызвали «наверх», и стало понятно, что на завтра что-то готовится. Никто особо не напрягся – все давно привыкли к регулярным вылазкам, операциям и зачисткам. Просто общая атмосфера стала чуть сосредоточеннее, чувствовалось, что все ожидают, какую задачу им поставят на этот раз.
И только Леха, размякший от спирта, беспечно жаловался Марату:
– Че делать, не знаю ваще. Мать в последнем письме писала, Катька узнала про Светку. Кто ей наплел-то, одного не понимаю? Ну пипец теперь, че она мне устроит, когда вернусь, даже не представляю.
– Про Галю не узнала? – подколол его Марат.
– Да не дай бог! – фыркнул Леха. – Не, про Галю ей не узнать. А то бы совсем край!
Любвеобильный Леха умудрился завести роман и тут, пока еще стояли в Грозном, с санитаркой Галей из санчасти. Марат знал, что многие из ребят, когда была возможность, ходили к медичкам. Но сам не ходил никогда. В группе над ним подсмеивались:
– Ибрагимов бережет себя до свадьбы!
Но он не обращал внимания. Знал, что дело не в этом, не в каких-то там обязательствах, хотя и в них тоже. Но главным было то, что он понимал – станет еще хуже. Сейчас ему удавалось почти безболезненно переключать себя, не позволять себе думать о Рите. Но как только до него дотронутся чужие женские руки, станет невыносимо. Сразу накатит тоска по ней – по ее волосам, струящимся сквозь пальцы, по ее взгляду – лукавому и откровенному до бесстыдства, по нежным губам – верхняя чуть пухлее, и край ее остро вырезан, по рукам, касающимся его тела, по ее коже, делавшейся горячей и влажной под его губами.
Нет, лучше было совсем не вспоминать, что на свете существуют женщины, чем так мучиться от невозможности быть рядом с одной из них.
Потом вернулся лейтенант Стрешнев, разъяснил им задачу: завтра будет проведена масштабная операция по зачистке крупного села, где засели боевики. Их подразделение двинется в составе колонны бронетехники. Выход запланирован на шесть утра. Теперь же всем приказано отправляться спать.
И Марат блаженно растянулся на койке, а потом увидел тот сон – про собаку.
Лейтенант дал команду:
– Группа, на выход!
И они высыпали на улицу. Высоко-высоко, над крышами домов, над шапками гор раскинулось небо – синее и бездонное. Утреннее, умытое росой солнце обсыпало его теплой позолотой. И прямо над головами, в безмятежной вышине, парил, раскинув крылья, остроклювый ястреб. Тишина звенела в ушах.
На узкой сельской улице стояли подготовленные БТР. Приземистые, широкие, как черепахи, издававшие запах железа и мазута.
– Ну че, пацаны, жить-то хочется? – потягиваясь, спросил кто-то из ребят.