При первом же прикосновении она вся напряглась.
– Успокойтесь, – шепнул он ей в ушко. – Я только хочу показать, как надо прицеливаться в мишень.
Она кивнула и даже одного этого движения оказалось достаточно, чтобы ее плечи прикоснулись к его груди. Он немного отодвинулся от нее и едва сдержал проклятие. В его профессии контроль над собой считался превыше всего. Но до сих пор ему еще не приходилось так внимательно контролировать свои ощущения и позывы. Возраст сказывался во всем.
Неожиданно в его памяти всплыл образ другой девушки, которую он тоже учил стрелять. Его сводной сестре Энни исполнилось всего шесть лет, когда он ушел на войну. Считая своего отчима представителем самой низшей формы жизни на земле, Чарли полагал, что Энни может понадобиться умение защищаться от собственного отца. Он подавил в себе волну отвращения, захлестывавшую его каждый раз, когда он вспоминал этого никчемного янки-джейхокера. Детство, проведенное под одной крышей с Ричардом Беккером, как раз и превратило Чарли и его брата Билла в завзятых бунтовщиков. Поэтому, как только до Миссури дошла весть о начавшейся войне, оба брата встали под знамена Конфедерации. Единственным добрым делом Беккера было появление на свет Энни, но она так и не дожила до своего четырнадцатого дня рождения. «... Боже, как я ненавижу этик янки»
Анжелина толкнулась в бедра Чарли, когда, слегка наклонившись, попыталась поудобнее ухватить слишком большую для нее рукоять револьвера. Его воспоминания тут же улетучились. Стиснув зубы, он показал ей, как надо прицеливаться, как собраться, чтобы встретить отдачу, и как нажать на курок. Несмотря на долгий переход, занявший большую часть ночи и день, ее кожа так же пахла свежестью. Он привык к женщинам, которые старались забить все запахи своего тела парфюмерией. Но Анжелина пользовалась только щелоковым мылом и ей каким-то образом удавалось сохранять свой естественный запах, еще более эротичный, чем у самой искушенной проститутки.
– Думаю, этого будет достаточно, – сказал он натянуто и забрал револьвер из ее уже вполне устойчиво держащих тяжелое оружие рук.
Анжелина взглянула на него слегка недоуменно:
– Вы так думаете? У меня такое ощущение, будто я сама не знаю, что делаю.
– Чтобы стать хорошим стрелком, надо долго тренировать руку. А вы, если покажете, что умеете зарядить револьвер и знаете, как им пользоваться, сможете выйти почти из любой ситуации, не нажимая на курок.
Она улыбнулась:
– Вот эта идея мне уже нравится.
– Но вы, тем не менее, всегда должны быть готовы стрелять. И еще: помните правило – либо вы, либо они. Когда ваша жизнь в опасности, не остается места ни жалости, ни монашескому милосердию. Цельтесь в середину, и во что-нибудь да попадете. В крайнем случае, сумеете остановить их, хотя бы ненадолго.
Она посмотрела на него нерешительно, но все же кивнула.
– А теперь нам бы надо перекусить и снова в путь.
Они подкрепились сухим печеньем, запив его тепловатой водой. Анжелина не проронила ни слова. Она быстро проглотила то, что он ей дал, и вернулась к лошади.
– А вы почему-то совсем не жалуетесь. Почему?
Анжелина с удивлением подняла на него глаза:
– А на что мне жаловаться?
– Ну, многим женщинам не понравилось бы, если бы их тащили невесть куда против их воли, да еще в таком темпе, как сегодня.
– Я не отношу себя к числу «многих женщин».
– Да, это я уже слышал. – Один вопрос давно мучил Чарли, и он решил, что настал подходящий момент, чтобы получить на него ответ. – Анжелина, почему вам так не хочется возвращаться домой?
Резкий вздох послужил единственным доказательством того, что она расслышала его неожиданный вопрос. Девушка по-прежнему смотрела прямо перед собой, устремив взгляд на быстро темнеющий горизонт. Она так долго не отвечала, что Чарли уже начал думать, что ответа не будет вовсе.
– Мой отец... – начала она таким тихим голосом, что ему пришлось прислушиваться, чтобы разобрать слова.
Чарли замер. После недавних воспоминаний об Энни он сразу подумал о самом плохом.
– Что он с вами сделал? – почти вызывающе спросил он.
Анжелина резко повернулась к нему. Даже под ее ужасным черным платком он смог заметить, как она нахмурилась.
– Он всегда говорит, что не сделал ничего плохого. Может быть, по-своему он и прав. Это не его вина. Его так воспитали, и он думает, что женщин можно использовать только так, как считает нужным мужчина.
– Он вас использовал?
Анжелина могла показаться неопытной, но отнюдь не казалась глупой. Вздох, свидетельствовавший об охватившем ее омерзении, дал ему понять, что она поняла двойной смысл последнего вопроса.
– То, что вы подумали, – гадко, – сквозь зубы прошептала она, – он же мой отец.
– Не надо быть такой наивной. Для некоторых мужчин это не является препятствием.
– Я понимаю, что вы знавали таких мужчин.
– Да. – Последнее слово он произнес так, словно вбил гвоздь, предупреждая, что новые вопросы нежелательны.
Анжелина приняла это предупреждение.
– Мой отец хотел продать меня – отдать замуж, – чтобы удвоить свои земли.
– Ну и какая в этом проблема? Она одарила его гневным взглядом.
– У меня есть собственное призвание. Но ему наплевать на мою веру. Его волнует только две вещи – владение землей почти по всей Мексике и его политическая карьера.
Чарли пожал плечами.
– Я понял, что ваш отец хотел выдать вас замуж. Возможно, он хотел вам счастья?
– Я счастлива в монастыре.
– Ну и как же вы сумели убедить его, чтобы он отпустил вас в монастырь, если он так хотел выдать вас замуж?
– У него не осталось выбора.
Чарли от удивления приподнял одну бровь: – Мне показалось, что ваш отец так легко не сдается. И у него не осталось выбора?
– Знаете, у меня нет желания обсуждать это сейчас, – пробормотала Анжелина.
– Тут какой-то секрет, сестра?
Она поджала губы в тонкую полоску.
– Ну, поскольку вы так настаиваете, чтобы я вернулась домой, вам все равно расскажут эту историю. Отец уже приготовил все, чтобы я вышла замуж за старшего сына нашего ближайшего соседа. А когда я отказалась, он запер меня в моей комнате и держал там до самой свадьбы.
Чарли нахмурился:
– И долго?
– Целый месяц. Мне не разрешали ни с кем видеться, кроме моего отца, и то, когда он сам приносил мне еду. К тому же каждый день он просил меня согласиться добром. А я только молилась и не обращала на него никакого внимания.
– Вы упрямая, – заметил Чарли. Анжелина пожала плечами.
– Просто я знала, что права. Если б я вышла замуж только для того, чтобы отец получил землю, то я, – так мне казалось, – совершила бы ошибку. Особенно в тот момент, когда я чувствовала, что Бог подал мне знак и я должна принадлежать церкви. И у меня даже не было никаких сомнений, что все этим и кончится.
Чарли ухмыльнулся:
– Ну и что же вы сделали?
– В день свадьбы в церкви собралось больше сотни человек – вся округа за много миль. Когда меня спросили, согласна ли я выйти замуж, я ответила священнику, что отдаю себя под покровительство церкви... – Из ее горла вырвался неожиданный звук, похожий на подавленный смешок. – Вот тут-то отцу уже некуда было деваться. Слишком много народу слышало то, что я сказала, и ни один священник не обвенчал бы нас, зная о моем призвании. Но мой отец все умеет обернуть к своей выгоде. Он всегда так поступает. Теперь он каждому встречному рассказывает, что его дочь – послушница в Техасе. Он понял, что в такой религиозной стране, как Мексика, очень престижно, если твоя дочь служит церкви.
– Ну, а что случилось с тем молодым человеком, за которого вы отказались выйти замуж?
Пальцы Анжелины крепко сжали поводья.
– Хуан страшно разозлился. Я ведь поставила его в нелепое положение. Я попыталась ему все объяснить толком, но он не желал ничего слышать. Быть может, он когда-нибудь и сумеет меня простить.