– Далеко не уйдешь, Колтрейн, – «охотник» явно глумился над ним. – Наши парни ищут тебя от Техаса до Калифорнии.
– Я и сам так думал. Только вот сейчас волнуюсь за вас. Подержи-ка ручонки так, чтобы я мог их видеть. После того, что вы тут наговорили сестре, мне сейчас больше всего хотелось бы всадить по пуле в каждого из вас. Может, я так и сделаю, шутки ради.
«Охотник» побледнел. Капли пота покатились по его пухлым щекам.
– Да оставите вы когда-нибудь свои разговоры про убийства и стрельбу? – закричала Анжелина, ошеломив себя и остальных своей страстностью.
Чарли нахмурился:
– Что с вами?
Анжелина круто повернулась и ушла, не удостоив Чарли ответом. Спорить с Чарли Колтрейном не имело никакого смысла. Упрямые люди всегда правы.
Если бы довелось, то она вполне согласилась бы признать, что в опасных ситуациях он оказывался опытным человеком. Она же только вносила путаницу. И все же, он ее напугал, когда стал обсуждать возможность убийства так же спокойно, как если бы речь шла о погоде. Все больше и больше она убеждалась в том, что Чарли Колтрейн – не тот мужчина, каким ей хотелось бы управлять.
Через несколько минут Анжелина вернулась к Чарли с веревкой, не обращая внимания на его вопросительный взгляд. Вскоре после этого оба «охотника» лежали надежно связанными, – один еще так и не пришел в сознание, хотя Анжелина осмотрела его голову и, не найдя серьезных повреждений, решила, что с ним все будет в порядке. Они с Чарли возвратились в лагерь.
Анжелина загасила костер и начала скатывать свою походную постель. Когда она повернулась, чтобы идти к лошадям, Чарли загородил ей дорогу. Она вызывающе откинула голову и посмотрела ему в лицо. Тень от шляпы скрывала его глаза, но по тому, как он смотрел на нее, она все равно заметила в них переполнявшее его замешательство.
– Вы не хотите рассказать мне, что там произошло у ручья?
– Нет. – Она попробовала пройти мимо него. Он остановил ее, взяв за руку.
– Да, и еще я хочу знать, почему вы так сердиты. Вы думаете, что я уехал бы и оставил вас одну?
– Я не знала, что и думать. Я очень испугалась.
– Вам давно пора понять, что я никогда не оставил бы вас с ними, Анжелина.
Чарли перестал сжимать руку девушки и теперь держал ее скорее нежно. Анжелина снова посмотрела на него.
– Почему? – спросила она. – Как я могла бы об этом догадаться?
– Вы можете считать меня кем угодно, но только не трусом. Я бы не ушел, оставив женщину наедине с двумя такими людьми, особенно когда она идет на все, лишь бы только защитить меня.
Чарли подошел к ней вплотную. Его тело касалось ее, и Анжелина затаила дыхание от этого восхитительного ощущения. Ей казалось, что у нее нет сил отвести взгляд от его глаз, удерживавших ее, хотя она знала, что должна бы поскорее отпрянуть и от него, и от искушения, которое он в себе таил.
– Зачем вы это сделали, Анжелина? – Его голос прозвучал и как шепот, и как рычание одновременно. – Вы же солгали ради меня. Разве это не грех?
«Грех, конечно», – ответил ее разум, когда тело отвечало совсем на иной призыв. Чарли нагнул голову и коснулся губами ее губ нежным поцелуем, она прижалась к нему, подняв руки, чтобы взять его лицо в ладони и притянуть еще ближе к себе.
Внезапно все страхи, охватившие ее с тех пор, как она впервые увидела «охотников за головами», превратились в совсем иные ощущения. Если бы все шло по-другому, если бы Чарли не оставался тем, кем он слыл, – опытным и опасным преступником, объявленным вне закона, – они уже лежали бы мертвыми. Но они были живы. И она припала к нему, к его жару, к его страсти, к его жизни, как ее губы припали к его губам.
Когда прошло первое удивление от ее неожиданной страсти, Чарли ответил на ее поцелуй. То, что началось как нежное касание губ, стало гораздо большим, поскольку он сумел убедить ее открыть свой ротик. Когда его язык вошел в ее рот, Анжелина встретила его нежным касанием своего язычка, дрожа от огня, охватившего ее тело. Она ерошила пальцами его волосы, склонив голову так, чтобы полнее испытать весь жар его страсти.
Чарли с трудом оторвался от ее губ и со смущением, читавшемся в его глазах, посмотрел на нее. Она снова прижалась к нему, подставляя губы для поцелуев, но он резко потряс головой и отстранил ее от себя. Они оба часто дышали, и резкий звук их дыхания нарушал покой раннего утра.
– Черт возьми, что вы делаете, Анжелина?
– Целую вас. Я подумала, что это как раз то, чего вы хотели.
– Хотел. И сейчас хочу. – Он выпустил ее из своих объятий и провел рукой по волосам, которые она так недавно гладила. – Но вы же не хотите. Или хотите, но не по-настоящему. Я знаю, что вы чувствуете теперь. Иногда кажется, что ты вот-вот умрешь, и потом, когда выясняется, что ты не умер, тебе вдруг хочется доказать, что ты все еще жив. – Он резко рассмеялся. – Я и сам бывал в таком состоянии. Но вы не должны целовать меня только поэтому. Вы сейчас не понимаете, что делаете.
Гнев и смущение вспыхнули в Анжелине почти одновременно.
– Я очень хорошо понимаю, что делаю. Я – уже не ребенок, Чарли Колтрейн.
– Проклятая близость. – Он вытянул руку, чтобы остановить ее. – Вы молоды, неискушенны и вы собираетесь стать монахиней.
– Вы сказали однажды, что не поцелуете меня снова, пока я не попрошу об этом. Что ж, я попросила...
– Насколько я помню, я сказал, что вы будете меня умолять. – Долгий вздох вырвался откуда-то из глубины его груди. – Черт, я сказал это только для того, чтобы вывести вас из себя. Я ведь только человек, сестра, и притом не очень хороший. Я совершил несколько ужасных вещей, но в большинстве случаев у меня были на то основания. И только поэтому я до сих пор могу жить в согласии со своей совестью. Хотя едва ли. Если я погублю вас, если разрушу вашу мечту, то сделаю это только ради своей эгоистичной потребности. С этим я уже не смогу жить. – Он глядел ей прямо в глаза, и от искренности его слов у Анжелины перехватило дыхание. – Теперь моя очередь умолять вас, сестра. Не целуйте меня снова. Не прикасайтесь ко мне. Я не смогу каждый раз отворачиваться от вас. Черт возьми, я хочу вас слишком сильно.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Атмосфера напряженного молчания, существовавшая между Анжелиной и Чарли в течение предыдущей недели, продолжала сохраняться и в последующие несколько дней. Анжелина раскаивалась в том, что позволила чувствам возобладать над привычным для нее здравым смыслом. Что с нею такое случилось?
Чарли просто объяснил ей, что таким образом она отреагировала на испуг, а уж он-то должен знать эти вещи. Но, если бы Анжелина оставалась честной перед собой, ей пришлось бы признать, что виной всему были чувства, овладевшие ею, когда она целовалась с Чарли. Хотя она и не решилась бы назвать эти чувства чем-то для нее новым: она находилась в их власти постоянно с тех пор, как впервые увидела его, подсознательно она старалась убедить себя в том, что тлевшая в ней страсть, разгоравшаяся всякий раз, когда она смотрела на него, являлась всего лишь реакцией на опасность, якобы таившуюся в нем, либо реакцией на опасность, их окружавшую, либо, – что тоже вполне возможно, – проявлением прежнего волнения, испытанного ею в тот момент, когда она осознала ниспосланную ей Богом миссию. Причиной могли бы стать все эти вещи, вместе взятые, но в ее чувствах было что-то еще – пугающее, странное и новое, нечто такое, что угрожало всему, во что она верила, всему, чего она желала и что ей было дорого.
Анжелина покачала головой и выпрямилась в седле, желая отделаться от смущающих покой мыслей. Она не стала бы как-то по-особенному называть свои чувства. Нет, не стала бы. Для этого не было никаких причин. За пару дней они добрались бы до отцовской гасиенды у Чихуахуа, и тогда Чарли Колтрейн остался бы всего лишь приятным воспоминанием. К тому же он и сам говорил – нет, умолял ее – оставить его в покое. Но стоило ей только вспомнить о его словах, как она внутренне сжималась от смущения, хотя и испытывала благодарность к нему за то, что он их произнес. Ей следовало бы сконцентрировать всю свою энергию на выполнении порученной ей миссии, если только она хотела преуспеть в этом, пока не истекло отпущенное время.