– Я иду к Александру, – сказал Пален. – Приберите, прошу вас. Надобно проветрить.
Все, не двигаясь, смотрят на темную груду, точно ждут чего-то. Ветер затряс стекло, и пролетело сумрачное звенение: крепостные куранты отбили первую четверть утра. Флота капитан-командор Клокачев закинул простыней тело Павла. Оно забелелось у камина, как сугроб.
В узком простенке у шкафа стоит генерал Бенигсен.
– Тише, тише… Собака.
Медленно оглянулись на Бенигсена.
– Собака?
– Тут. Белая собака.
– Какая собака? Мерещится.
– Его собака. Тише.
У камина под опрокинутым креслом что-то белеется. Платон Зубов осторожным кошачьим движением поставил на паркет свечу, присел, и свесился конец его размотанного шарфа. Упираясь ладонями о паркет, Зубов пошептал, вытягивая губы:
– Дурашная… Собакей… Поди, ну… Собачка, собачка.
Шпиц прыгнул с мертвеца, все поднялись, Платон Зубов прижал к стене кресло.
– Тут она, тут… Забилась… Я ее – тут.
И вдруг отдернул руку, жалобно вскрикнул:
– А-ах, она укусила!
Дверь спальни распахнулась: на пороге граф Пален.
– Ты, куда ты лезешь, черт!
– Радуйтесь, братцы, – крикнул Зубов. – Мучитель ваш помер, ура!
Крик сорвался, никто не ответил. Обмерзлые гренадеры в треуголках, заваленных снегом, надвинулись молча, враз ступили к крыльцу.
Барабанщик гренадерского батальона, костлявый старик с иссохшим лицом, скопец Антон Калевайнен из чухон, злобно крикнул:
– Для нас не мучитель – отец.
Зубов, ослепший от изморози, вбежал в прихожую.
– Солдаты… Идут… Все… Открылось… Там бунт.
По ступеням, ружья наперевес, как ходят в атаку, тяжко и мерно поднимаются гренадеры. Окутаны паром жесткие лица. Барабанщик Антон Калевайнен идет впереди, как ходит в атаку, и черные палки зажаты в костлявый кулак, ударят громом тревогу.
По залам прокатил ветер, тьма, на сквозняке стукнули двери, в спальне над мертвым императором холодным дуновением колыхнуло простыню: гренадеры, ружья наперевес, вступили в замок.
Пален высоко поднял руки, сверкнули алмазы на белом мундире.
– Гренадеры назад. Караул, стой!
Барабанщик попятился.
Черный плащ просвистал, как крыло, Пален стремительно шагнул к гренадерам, еще попятились в мерзлую тьму, откуда пришли, – нестройно и шумно.
– Его Императорское Величество государь Павел Петрович волею Божьей скончался. Императору Александру – ура!
Пален сильно хлестнул барабанщика по плечу лосиной перчаткой.
– Пошто молчишь, по-российски не разумеешь? Императору Александру – ура!
Пятясь, набирая воздуха в груди, шало глядя на Палена, гренадеры закричали «ура», раздулись шеи от крика, потемнели лица. Офицеры подняли зазвеневшие шпаги. Сиплое «ура» загремело во дворе. «Ура» в покоях императора Александра. Там офицеры стоят толпой, в холодном тумане, там паркеты в темных лужах оттаявшего снега. На яшмовом столе, свесив ноги, сидит Уваров, он чему-то смеется. На Александра не смотрят, о нем забыли.
Александр уткнулся лицом в кожаную подушку. От рыданий дергает его длинные ноги в белых чулках. Так, одетым, он лежал на канапе и в первом часу ночи, когда над ним склонился Николай Зубов.
– Вставайте. Скорее. Идите к солдатам… Его боле нет… Вы – государь, вставайте, Ваше Величество.
От Зубова пахло потом и вином. Александр вцепился тонкими пальцами в кожаное сиденье.
– О чем вы говорите… Я не хочу… Какой государь? Я приказал для отца во дворе карету. Его отвезли в крепость?
– Нет, все свершилось без кареты. Его более нет.
Тогда Александр, как подкошенный, припал головой к кожаной подушке. Теперь он не рыдает, он тихо стонет от слез. Его влажные белокурые волосы прилипли к щекам.
Пален подошел к нему из табачного дыма. Он похлопал Александра перчаткой по плечу.
– Будет ребячиться, ступайте царствовать: вас ждет гвардия, вы слышите «ура»? Помогите его поднять, господа…
Александра повели под руки. Уваров оправил ему измятый белый камзол, намокший от слез, и вытер на нем платком алмазные пуговки. Он потянул из тонких пальцев Александра сырой комок платка.
– Ваш вовсе мокрый, Ваше Величество, – возьмите мой…
От слез все шаталось и плыло в глазах молодого императора.
IX
(Нумерация глав перепутана, пропущена глава VIII)
Поручик гренадерского полка Кошелев был вызван с полуротой к замку уже к самому свету, когда поднялся сырой ветер оттепели. Войска подходили вереницами теней. Гремящие взрывы «ура» почему-то застрашили Кошелева. У решетки Летнего сада он увидел невысокого гусарского офицера, похожего со спины на мальчика. Кошелеву показалось, что гусара тошнит и потому он держится двумя руками за решетку.