– Нет, – наконец, произнесла она. – Что касается Убивающего Волков, я для него действительно умерла. Мое имя никогда больше не будет упоминаться в его жилище.
– Ты все еще любишь его? – Слейд задал этот вопрос грубо, резко, сердясь на себя за то, что не смог сдержаться.
– Я не люблю Убивающего Волков. Полагаю, что на самом деле никогда и не любила его. Мне самой не совсем понятно, что я к нему чувствовала после того, как нас с Джин взяли в плен. Сначала я его ненавидела. Ненавидела их всех.
Слейд молчал, не желая прерывать ее.
– Это был день рождения Джин. Ее шестнадцатилетие. Ожидался большой званый вечер. В первый раз тетя Ди разрешила мне переночевать вне дома. – Кэтрин, широко открыв глаза, смотрела в небо, но видела тот, другой, давно прошедший восход. Пальцами она теребила край одеяла. – Это случилось на рассвете. Мы только проснулись и лежали, разговаривая о вечере, о мальчиках. – Губы ее искривились в усмешке. – И тогда я первый раз услышала этот звук.
– Команчей?
– Военный их клич. – Пальцы ее разжались, и одеяло ровно легло на землю. – К тому времени, как мы с Джин спустились вниз, мистер Пирсон уже выбежал наружу. Мы… мы увидели его позже. Миссис Пирсон была в передней комнате. И всюду была кровь. Ее ночная рубашка, должно быть, раньше была белой… – она содрогнулась.
– Они забрали тебя и Джин? – Слейд хотел, чтобы она продолжала рассказ, не останавливалась на этом воспоминании.
– Да. И Дэвида. – Кэтрин чуть улыбнулась. – Дэви – он был медвежонок и всегда дрался с другими мальчишками. Обычно побеждал. Его они приняли сразу… и хорошо с ним обращались. По-моему, со временем он забыл горе и воспринимал команчей как свою семью, как, впрочем, и они его.
– А ты?
Минуту она не отвечала.
– Если бы они убили тетю Ди или Форда, думаю, я никогда не смогла бы забыть это и простить. Раньше или позже им пришлось бы и меня убить. А так, я доставляла им больше хлопот, чем оно того стоило. Так считали почти все в племени, кроме Убивающего Волков и, пожалуй, Старой Матери. Это Старая Мать, в конце концов, взяла меня в руки. Она была суровой, она была тиранкой, но почему-то любила меня. Она уважала мое упрямство, хотя и была твердо настроена его сломить. И в какой-то мере ей это удалось. Я научилась жить по-команчски и почти смирилась с тем, какой будет моя дальнейшая жизнь.
– Ты никогда не пыталась убежать?
– Я была совершенно уверена, что не смогу найти дорогу куда бы то ни было, тем более домой. И потом там были Джин и Дэви. Я не могла взять их с собой и не могла оставить. Особенно Джин. Она была такой беспомощной. Не думаю, что она смогла оправиться после смерти родителей. Она стала после этого… ну, вроде как тронутая.
– И еще там был Убивающий Волков, – Слейд не сдержался и вернул ее к началу их разговора. Он должен был знать, что сна чувствовала тогда и что теперь.
– И еще там был Убивающий Волков, – согласилась Кэтрин. – Он защищал меня от тех, кто хотел бы обращаться со мной, как с настоящей пленницей. Я всегда знала, что меня в любую минуту могут пытать и убить. Я была благодарна Убивающему Волков и очень молода. А он был великий воин, и ему было не все равно, что со мной случится. Через какое-то время моя благодарность перешла в восхищение. В девическое увлечение. Я ошибочно принимала его за любовь. А потом пришли солдаты.
Услышав боль в ее голосе, Слейд прикоснулся к лицу девушки.
– Ты сумеешь забыть.
Но Кэтрин знала, что никогда этого не забудет. Каждый раз, поглядев на личико дочери, она вспомнит все. Кэтрин не стала говорить об этом Слейду. Ему не надо было этого знать.
– Я не команч, – сказала она наконец. – В этом ты был прав. Я не знаю, где мое место в жизни, где место Шей. Где-то такое место должно быть. Может быть, не в Техасе, а там, где мы с ней сможем начать сначала и где никто не будет нас осуждать или обсуждать…
Дневной свет отдалил их друг от друга, потому что с жестокой ясностью предъявил миру широко открытые мертвые глаза Элзи Раска. На его лице застыло выражение растерянности. Пуля Слейда вырвала ему легкие.
Кэтрин торопливо оделась и занялась приготовлением завтрака из припасов Слейда. Она не хотела есть, но ей нужно было чем-то заняться, чтобы не смотреть, как Слейд углубляет естественную ложбинку на склоне крутого берега. И все же Кэтрин не могла не повернуться и не поглядеть, когда Слейд подтащил труп к этой яме, уложил, как должно, и, прикрыв камнями, забросал землей, а потом ветками кустарника. Он взял седло Раска и вместе с его седельными сумками забросил далеко в кусты. В сумки он даже не заглянул.
– Завтрак готов, – мягко позвала его Кэтрин, глядя, как оттирает он руки в ручье песком и травой. – Иди есть.
Присев к костру, Слейд поел то, что она приготовила. Потом, серьезно посмотрев на нее, сказал:
– Пора в дорогу. Нам еще ехать и ехать. Кэтрин стало интересно, как он будет с ней прощаться, что при этом почувствует.
Ни к кому из людей, которых знала она в своей жизни, Кэтрин не испытывала такого теплого чувства и такой близости, как к этому мужчине. Хотя и знала-то его лишь по фамилии, и вообще не была толком с ним знакома. Когда они отправились в путь, Кэтрин предоставила крапчатому возможность идти впереди и задавать скорость, а сама ехала, уставившись в спину Слейда, и размышляла, что он будет дальше делать со своей жизнью, где осядет, когда надоест ему быть техасским рейнджером. Если это вообще произойдет. Когда эти мысли стали невыносимыми, Кэтрин прервала молчание:
– Ты родился в Техасе?
– Насколько знаю.
Она нахмурилась. Это был типичный для Слейда ответ.
– А почему ты не знаешь наверняка? Он оглянулся на нее:
– Мои родители вышли из Луизианы, но я помню только Техас. Когда они были живы, мне никогда не приходило в голову спросить их, приехал ли я с ними, родился ли в пути, или после того, как они добрались сюда.
– Сколько лет тебе было, когда они умерли? Снова взгляд назад через плечо.
– Может, тринадцать, может, четырнадцать. Давно это было.
– Что ты делал после этого?
– Старался выжить.
После столь краткого ответа она замолчала, а он, вздохнув, слегка отвернул крапчатого в сторону, чтобы она смогла поехать рядом с ним.
– К чему все эти вопросы?
– Не знаю. Наверное, потому, что я ничего о тебе не знаю, и, возможно, у меня не будет больше случая узнать.
– Ты знаешь больше, чем большинство других людей. Больше, чем кто-либо другой, после Мэгги.
В его голосе звучала печаль, которая надрывала ей сердце.
– Я не знаю самых важных вещей, – мягко ответила она. – О чем ты мечтаешь? К чему ты хочешь прийти в своей жизни?
Слейд долго молчал. Его взгляд был устремлен на покрытую густым пыреем равнину, простиравшуюся вокруг них.
– Не думаю, что у меня остались какие-то мечты. Теперь нет. Моей единственной целью было убить Раска за то, что он сделал с Мэгги и моим сыном. – Он улыбнулся углом рта. – А кончил я тем, что убил его за то, что он пытался сделать с тобой.
Кэтрин ошеломленно глянула на него, но он не отвел взгляда от горизонта.
– А насчет того, куда приведет меня жизнь… – он пожал плечами. – Никто не знает этого точно.
– Но некоторые пытаются сами определить свою судьбу, – так же мягко проговорила Кэтрин.
– И тогда Боги смеются над ними.
Слейд замолчал, и Кэтрин больше не задавала ему вопросов.
– Мне надо будет остановиться в форте Ланкастер, прежде чем мы поедем дальше, – сказал ей Слейд вечером. – Доложить о смерти Раска.
Они сидели у костра. Рука Слейда лежала у нее на плечах так естественно, словно они вот так сидели всю жизнь, каждую ночь.
Кэтрин кивнула. Ей не очень хотелось туда возвращаться, но она его понимала. Сама же Кэтрин испытывала смешанные чувства: она торопилась вернуться к Шей, но страшилась минуты, когда они увидят Нью-Браунфелс, потому что это будет означать разлуку со Слейдом. Она снова задумалась, изменится ли он когда-нибудь, осядет ли где-либо. И вообще, захочет ли он когда-нибудь этого.