— Тогда перестань задавать вопросы, — нетерпеливо сказала Мемзен. — Как гражданин Совершенного Государства, ты находишься в культурном карантине. Нам об этом только что напомнили, и весьма агрессивно. Мы больше ничего не можем тебе рассказать.
— Я в это не верю! — услышал Успех собственный крик. — Вы что-то с ней сделали и теперь боитесь сказать мне. Что с ней?
Мемзен помедлила, и Успех услышал тот низкий звук, «па-па-па-пт-т». Она всегда так делала, когда советовалась с предшественницами.
— Если настаиваешь, мы можем изложить это в простой форме. — Мемзен приблизила к нему лицо. — Утеха умерла, — жестко сказала она. — Скажи это всем в своей деревне. Она получила чудовищные ожоги и умерла.
Успех отпрянул он женщины:
— Но вы сказали, что спасли ее. Доктор Нисс…
— Доктор Нисс покажет тебе тело, если хочешь. — Она выпрямилась. — Вот так.
— Прощай, Успех, — сказал Благородный Грегори. — Можем мы помочь тебе вернуться в постель?
Под «островом» Успех увидел окрестности Лонгвока. Внезапно оболочка стала меркнуть, и потолок кабины засиял искусственным светом. Раньше Люнг смотрел на «острова» из окна палаты в госпитале и понял, что сейчас корабль маскируется перед посадкой в городе.
— Нет, подождите! — Успех решил во что бы то ни стало заставить внешних говорить. — Вы сказали, что она летит с вами. Я точно это слышал. Вы сказали, что она сохранена. Она… как другие Мемзен, о которых ты говорила, не так ли? Одна из тех, что сохранены в тебе?
— Это совершенно неподобающий разговор. — Мемзен взмахнула руками. — Мы попросим доктора Нисса вычеркнуть это из твоей памяти.
— Он может?
— Конечно, — ответил Благородный Грегори. — Мы постоянно так делаем. Но ему придется заменить реальность какими-нибудь поддельными воспоминаниями. Ты должен сказать ему, что именно ты хочешь оставить. И если когда-либо наткнешься на то, что придет в конфликт с новой памятью, то сможешь…
Успех поднял руку, заставив внешнего замолчать.
— То, что я только что сказал, — правда?
Мемзен фыркнула с отвращением и повернулась, чтобы уйти.
— Она ни за что не признается, — Благородный Грегори схватил женщину за руку, чтобы остановить, — но да, это правда.
Успех стиснул колеса кресла с такой силой, что заныли руки.
— Значит, никто из внешних не умирает?
— Нет-нет, все умирают. Просто некоторые выбирают после этого жизнь в оболочке. Даже сохраненные признают, что это не одно и то же, что и настоящая жизнь. Я еще не думал об этом хорошенько, но ведь мне всего двенадцать стандартных лет. На следующей неделе мой день рождения. Я хочу, чтобы ты был на нем.
— Что случится с Утехой в этой оболочке?
— Ей придется приспособиться. Разумеется, она не ожидала, что ее сохранят. Возможно, даже не знала о такой возможности. После активации она будет немного дезориентирована. Ей потребуются советы и руководство. У нас много строителей душ на Кеннинге. И они пошлют за ее братом, он захочет помочь.
— Прекрати! Это жестоко. — Мемзен дернула его за руку. — Мы должны идти прямо сейчас.
— Почему? — печально произнес Благородный Грегори. — Он все равно забудет все это.
— Вика сохранили? — Успех сидел в кресле, но чувствовал, что все еще падает.
— Как и всех мучеников-пакпаков. — Благородный Грегори попытался освободить руку, но Мемзен не отпускала. — Поэтому они и соглашаются жертвовать собой.
— Довольно! — Мемзен потащила мальчишку из кабины. — Прости, Успех. Ты — достойный человек. Возвращайся в свой дом, к своим яблокам и забудь нас.
— Прощай, Успех! — воскликнул Благородный Грегори, скрываясь за стеной из пузырьков. — И удачи!
Когда стена сомкнулась за ними, Успех почувствовал, как его душу раздирает сильное, отчаянное желание. Одна часть его рвалась отправиться с ними, быть с Утехой и Виком в том, внешнем, мире, посмотреть чудеса, которые Старейшина Винтер закрыл для граждан Совершенного Государства. Он мог это сделать. Знал, что мог. В конце концов, кажется, все в Литтлтоне считали, что он уедет.
Но кто тогда поможет Дару собрать урожай?
Успех не знал, как долго он просидел в кресле; тысячи мыслей раздирали голову. Внешние только что взорвали его мир, и теперь он отчаянно пытался склеить куски. Правда, к чему все это? Через короткое время он не будет ничего помнить ни об Утехе, ни о Вике, оболочках и сохранении. Может, оно и к лучшему. Все это было слишком сложно. Как и говорил Старейшина Винтер. Успех подумал, что будет счастливее, думая о яблонях, бейсболе и, может даже, целуя Мелодию Велез. Он был готов забыть.
На «острове» вдруг наступила тишина. Не было ни вибрации корпуса, сталкивавшегося с воздухом, ни приглушенного смеха Л'юнгов. Успех смотрел, как из пола вырастает оборудование госпиталя. Потом стены из пузырьков исчезли, и открылось все пространство корабля. Оно было пустым, если не считать его кресла, каталки с телом Утехи, накрытым простыней, и робврача, ехавшего к нему.
— Значит, вы собираетесь заставить меня все забыть? — спросил он горько. — Все секреты внешних?
— Если ты именно этого хочешь. Успех вздрогнул:
— Разве у меня есть выбор?
— Я просто доктор, сынок. Я могу предложить лечение, но именно ты должен его принять. Например, ты же решил молчать о том, как обгорел в первый раз. — Робврач катился позади его кресла. — Это довольно сильно усложнило мои попытки вылечить твою душу.
Успех обернулся и посмотрел на доктора Нисса.
— И вы все это время знали? Робврач вцепился в спинку кресла.
— Какой же из меня был бы доктор, если б я не знал, когда пациент мне лжет? — Он покатил кресло Успеха к люку.
— Но вы же работаете на Старейшину? — Успех не знал, уместно ли задать такой вопрос.
— Я беру деньги Винтера, — ответил доктор, — но не принимаю его советы, если они касаются телесного или душевного врачевания.
— Но что, если я расскажу людям, что Утеху и Вика сохранили и что внешние после смерти продолжают жить?
— Тогда они будут знать.
Успех попытался представить себе, каково это — хранить секрет бессмертия внешних до конца своих дней. Попытался представить, что будет с Совершенным Государством, если он расскажет жителям обо всем. Горло пересохло, словно он очутился в пустыне. Он — просто фермер с не самым богатым воображением.
— Вы говорите, что я не должен стирать все свои воспоминания об этом?
— О боги, разумеется, нет. Если, конечно, не хочешь забыть и меня.
Когда они проходили мимо тела Утехи, Успех попросил:
— Остановитесь на минуту.
Он коснулся простыни. Какая-нибудь чужеродная внешняя ткань? Нет, простой хлопок.
— Они знали, что я могу решить не стирать память, правда? Мемзен и Благородный Грегори играли со мной до самого конца.
— Сынок, — сказал доктор Нисс, — Благородный Грегори еще только мальчишка, а чего хочет достойнейшая, не знает никто в Тысяче Миров.
Но Успех молчал. Он держал в пальцах ткань, вспоминая, как они с Джорли играли в руинах на берегу реки Милосердия, когда были детьми, и как одного из них всегда настигала славная смерть — часть игры. Исследователь должен был храбро глотнуть из отравленной чаши, чтобы освободить своих товарищей, капитан пиратов погибал, защищая сокровища, королева скорее умирала от остановки сердца, чем предавала свой замок. И тогда он, Вик или Утеха драматично падали на землю и лежали там, щекой касаясь опавшей листвы или разбросанных камней. Остальные ненадолго замирали над телом и потом уносились в лес, чтобы поверженный герой мог воскреснуть и игра продолжилась.
— Я хочу домой, — сказал он наконец.