— Рассказывай, — дыхание еще немного сбито, но от этого её тихий голос не перестает звучать командно и твердо. — Какого чёрта, ты так рушишь свою жизнь? Острых ощущений захотелось? Профессиональное, работы маловато? — она чувствует, что вновь начинает заводиться и, тряхнув головой, просто машет рукой, как клетчатым флагом на старте.
— Это сложно… — начинает Хеймитч, но натыкается на испепеляющий взгляд и понимает, что подобные обороты, включая «ты будешь смеяться» и «ты не поверишь» стоит забыть. Что он ей скажет? Что запутался в ней, как в паутине, и сожженные дома лишь мелочь? — Помнишь, как ты дошла до развода номер четыре?
Эффи хмурится и по вспыхнувшим пятнам румянца непонятно, злится или стыдится. Скорее всего и то и другое.
— Допустим, — с нажимом тянет она.
— Вот тогда все и началось.
***
Обнаружить в тот вечер на пороге своей холостяцкой берлоги Эффи для Хеймитча оказалось сродни награде за все мучения. Уж слишком громко звенел в ушах смех девчонки из автобуса, увидевшей творение Китнисс на его глазу.
Эффи подпирала плечом косяк, тесно прижимая к себе бумажный пакет, из которого торчало горлышко бутылки, и периодически к ней прикладывалась. Судя по тому, что она при этом даже не морщилась, практиковалась она уже давно. Ну или внутри так любимый ею яблочный сок. Впрочем, эту мысль Эбернети отмел сразу, как только она, отлепившись от своей опоры, попыталась сделать шаг в его направлении.
— Я у тебя останусь, — оказавшись в поддерживающем кольце рук, постановляет Эффи, — и плевать что думают твои Дикси, Микси и кто-нибудь ещё…
— Ну, если твой муж не против… — фактически втаскивая посетительницу в квартиру, фыркает Хеймитч.
— А я развожусь, — гордо вздернув нос, сообщает гостья. Неустойчиво разворачивается вокруг собственной оси, всплескивает руками и, упав в кресло, вытягивает стройные ноги. Представление окончено.
— У вас же только медовый месяц, — Хеймитч не удержался от изображения кавычек в воздухе, обозначая период, — закончился.
— Много сладкого вредно, — Эффи как-то привычно, словно ежедневно после тяжелого дня совершает сие действо, прикладывается к бутылке и скидывает туфли на бесконечных шпильках, после чего поджимает ноги под себя. Вообще, сейчас в квартире от привычной манерной ухоженной женщины были только туфли.
Эбернети так и не понял, почему Эффи пришла именно к нему. С её деньгами и возможностями она могла позволить себе любой отель, дом, да хоть космическую станцию. А конфиденциальность? Неужели не думала, что её просто никто не ожидает увидеть входящей в подъезд его дома? Да и из защиты в этой картонной коробке только он.
Спустя час пустая бутылка, окончательно распитая на двоих, валялась у ножки дивана на потертом ковре, а в хмельном сознании Хеймитча, механически поглаживающего пальцами плечо женщины уснувшей у него на плече, пытались устаканиться мысли и гнев, сплетенные в огромный огненный шар. Вот кем-кем, а исповедником ему хотелось быть меньше всего, но и эту роль он мог смело добавить к бесконечному списку своих ипостасей для нее. Оставалось только надеяться, что гостье стало легче и она не решит довести угрозы супругу до конца. Не хватало еще, чтобы она оказалась за решеткой. У самого же Хеймитча к этому подонку шансов подступиться не было вообще.
Как он понял из сбивчивого рассказа Эффи, публичные консерваторы, ратующие за семейные ценности, верность и святость брака один раз и на всю жизнь, за ширмой домашних стен далеки от своих высказываний. Да что там, они в соседних галактиках. А самому Хеймитчу казалось, что он со всем своим опытом и с треском развалившимся браком за плечами, совершенно невинен.
На утро, страдающая похмельем гостья, немного помятая и взъерошенная, кивнула хозяину дивана, скорее извиняясь, чем приветствуя. Сокращая запасы бутилированной воды и кофе на кухне, решительно требовала, чтобы Хеймитч всё забыл, не придавал значения, да и вообще ему все приснилось. Ожидаемо вызвала такси и уехала.
***
— А ты, значит, не забыл?
— А ты что хотела? — Эбернети в ответ жмет плечами, как будто подросток, пойманный с поличным за чём-то нехорошем. В глазах ни капли сожаления.
— Ну так и жёг бы его дом! — вскидывается Эффи. Ей не нужно много времени, чтобы вспомнить и наручники, тянущие руки, делающие беспомощной, и очередь к себе, и сплетающиеся в немыслимый Лаокоон тела. Только в этом клубке отбивалась, требовала и умоляла только она. Достаточно скоро они с мужем поменялись ролями. Улучив момент, Эффи зашла на кухню и вооружилась ножом, которым повар лихо делил куриные тушки на порционные куски. Как оказалось, мужчины очень дорожат своим достоинством — тем, что ниже пояса. Особенно, если больше никакого у них нет. Ей обещали звезды, небо и более материальные блага, лишь бы… только бы…
А потом ощущение победы и адреналина схлынуло так же резко и появилось раздавленное состояние. В красках всплыло в памяти пережитое унижение пополам со злостью, когда хочется наждаком снять кожу, а в голове пройтись миксером, лишь бы только не воспринимать произошедшее, раз забыть не получается.
Она и к Эбернети то пришла, потому что точно знала, что у него ей ничего не грозит. Ну кроме очередной пассии, которые после Мейсили сменяли друг друга настолько стремительно, что даже будь у Тринкет желание, она бы не смогла их упомнить.
— Серьезно? И на кого бы подумали, произойди это в процессе вашего развода?
— А спалить недвижимость всех моих бывших мужей ни разу не подозрительно. Ты окончательно все мозги пропил?
— Ну, так сначала планировалась просто серия. Кто ж знал, что твой остолоп №2 может быть хозяином недвижимости в промышленной части города.
— Тебе он никогда не нравился.
— Ну, так его то ты сама выбрала…
— Не женись ты, ничего бы не было…
***
Восемьсот шестьдесят два дня и три часа… минуты Эффи уже не считала, вбегая в такой знакомый подъезд. Больше ни одной минуты. Хватит! Достаточно того, что один из годов её брака был високосным. Она примчалась сюда прямиком из библиотеки, в которой адвокат огласил завещание. Наконец-то можно дать волю эмоциям, а не кивать фарфоровым болванчиком, улыбаться и обмениваться дежурными фразами. Она свободна! Они свободны!
В глазах других людей Эффи была ужасной дочерью. Но, как-только стала известна полная сумма её наследства и все собравшиеся облагодетельствованные или обиженные покойной миссис Тринкет ушли в гостиную, тихо переговариваясь и стараясь не светиться от счастья, она поняла, что хватит с неё! Она не протянет ни секунды, не будет вынужденно улыбаться людям и делать вид, что всё в её жизни хорошо. Нет, она это действо освоила в совершенстве, но настала пора антракту.
И потому, Эффи ласково взяла супруга под руку и увлекла от его друзей в дальний угол, где, заботливо улыбнувшись, сообщила:
— Дорогой, мы разводимся, — и тон счастливый, таким с Рождеством поздравляют и всех благ желают. Хлопает его ладошкой по предплечью, обтянутому черной тканью, и идет вон из семейного дома.
Теперь она сама себе хозяйка, имеющая возможность купить вольную и получить то, что она хочет. И Эффи знает чего она хочет. Точнее кого.
Она честно старается не сиять, пряча нос в воротник синего плаща. Ей же и правда жаль, что умерла мама, причем так глупо: аппендицит. Но именно это открыло её дочери путь на свободу. Может именно своим завещанием мама извинялась? Возможно ли такое?
На пятый этаж многоквартирного дома она взлетает по ступенькам на одном дыхании, и облизнув губы, нажимает кнопку на стене у дверного косяка. В утробе квартиры раздается глухой перезвон. Главное, чтобы он был не на работе! Дверь открывается. На пороге Хеймитч: взъерошенный, в штанах и с голым торсом. На дворе уже почти одиннадцать. Неужели она его разбудила после смены? Ничего, она знает чем задобрить.
— Привет, можно? — счастливо улыбается Эффи. Сдерживает себя, чтобы не кинуться на шею, хотя так хочется очутиться в плотном кольце его рук. И настоятельно игнорирует удивлено приподнятые брови хозяина дома.