Да и в правду: объяви сейчас дежурный диспетчер по забывчивости или злому умыслу, что, мол, начинается посадка до Безлобово, его бы просто не стал слушать, расстроились до смертельной обиды, закидали бы окошечко кассы подсолнечной шелухой или желтками яиц, сваренных вкрутую и продаваемых вместе с разбавленным томатным соком в соседней от вокзальчика палатке-буфете.
Нет, и вправду подфартило пригородной деревне Безлобово с переименованием. Это не какое-нибудь там дежурное, пришедшее на ум бравому канцеляристу, Солнечное или Солнцедарово, нет, Персиково! В мягкозвучном шелесте согласных букв новорожденного и переливчато-нежном звучании гласных, съевшие не одну собаку в топонимике местные толкователи, углядели здесь и влияние загадочной страны Персии, персидских мотивов, пришедших, может быть, на память строгой комиссии по переименованию.
Но, во-вторых, не будем спешить и мы брать на себя дилетантскую смелость гадания на кофейной гуще, поскольку есть возможность почтенно и без толкучки у окошечка специальной кассы, перекрашенной в персиковый цвет, взять билет до Персиково.
И вот подходит с мягким шелестом автобус, выкрашенный тоже в соответствующий колер, с соответствующей формой на водителе, и посадочный контролер – миловидная девушка с персиками румяных, с золотистой пыльцой щек, начинает пропускать в салон счастливейших пассажиров.
Это где-то там, на соседней зарешеченной платформе, где идет посадка в неизвестные миру Кошка-Рыгай, Бутусово или, забытое богом и дорожным начальством, Кутырево, толчея и давка, война: кому-то продали уже проданное место. Это – там! А тут, будем объективны, никаких накладок. Девушка с персиками щек мило желает приятной поездки, мягких тормозов и мечтательного настроения. Последнее – уже лишнее, поскольку и я весь во власти соблазна – поскорее оказаться в показательной деревне – плод ума и недюжинной фантазии районных вольнодумов.
Автобус трогается мягко, как новый железнодорожный экспресс на резиновом ходу, настает время рассмотреть счастливейших попутчиков, на лицах которых, едва мы выехали за город, заиграл здоровый румянец. Надо сказать, что все двадцать четыре места персикового салона, как-то так уж славно вышло, оказались исправно заняты, никто не оказался оставленным за нежно захлопнутой дверцей автобуса, не лез, не доказывал, что ему надо «позарез», «вот так!», мол, дома непоена-некормлена скотина мычит, ребятишки черт знает где носятся, и не дай, мол, бог, натокаются черкать спички, подожгут и потом сиди кукуй на головешках!
Не только щеки, как уже замечено, заигравшие здоровым румянцем, но и дорожная поклажа – сумки, баулы разной вместимости, говорили об изысканных, но умеренных запросах жителей деревни Персиково. Ведь что видишь порой напиханным, утрамбованным в ином бауле? И не в бауле вовсе из синтетической шуршащей, модной материи, а в простом конопляном мешке из-под сахара или комбикорма, с торчащими наружу и царапающими, будто коготки летучей мыши, пеньками неотмятой костиги? Что там видишь? Влезет, кряхтя, деревенская женщина – на горбу мешок, на груди – пара кирзовых, свежо пахнущих магазином, сапог для равновесия. И пошла себе распихивать широченным станом направо-налево миниатюрных, ловких только в танцевальном зале, бледнолицых студенток-цыпушек. Деревенская женщина отнюдь еще не пенсионного возраста, но где-то около того, хлесталась полдня по городским магазинам, что-то углядела, что-то не углядела, а потом подвернула к булочной и набухала свой мешок разными там булками, булочками, батонами, бомбончиками и финтиклюшками да баранками-каральками в неописуемом числе и неописуемом количестве! И зачем, думаешь, такая прорва хлебной продукции вывозится из города в деревню? Зачем потрачено столько сил, волнения, пота на беготню, на стояние в очередях, на ругань, на шипение холеных городских дам с крашеными губами и трижды перекрашенными волосами так, что на голове колоколится не то копна прошлогоднего, отгоревшего на солнце сена, не то вышиньганый, облезлый кошачий хвост. Да, зачем? Чтоб в итоге – опять толкаться в автобусе с мешком, нюхать деготок кирзовых сапожищ, купленных хозяину, размахивающихся на очередном ухабе в опасной близости чьей-нибудь задремавшей физиономии.
Ничего такого в нашем автобусе и в помине нет. Даже, черт побери, думается, не подстроено ли все специальным, нарошенским образом? Не подобран ли, обученный вежливым манерам, вышколенный контингент показательных пассажиров?