– И зачем им угвазданные тряпки?
– У-у! Выставили бы в витрине, да надпись заманивающую присобачили, вроде «В наших костюмах сам князь Пожарский не брезгует выходить на смертельные поединки!»
– И что – люди бы стали покупать?
– Ещё как! Это ж такая убойная реклама!
– Серьёзно?
– Я тебе отвечаю, сам видел. «В нашем костюме французский посол выходит на утренний моцион!» – и фотка во всю витрину. Так то фотка! И французишко какой-то! А тут был бы русский князь – и вот оно, доказательство: кровь, гарь, красная пыль Арены, руками пощупать можно!
– Совсем люди сдурели, – не оценил я. – Да и мы с тобой княжеского рода, а не шаромыжники какие-то. Костюмы ещё выпрашивать! Страмота.
Однако, этот разговор заставил меня задуматься и о другом: как мой поединок с историком будет воспринят старшим поколением? А стычка с Илюхой? Да и плевать мне, собственно, кто что подумает, а вот кто и что сделает...
Перед Академией мы успели заскочить в аптеку, прикупить лечилок – сколько в чемодан влезало. Аптекарша при виде меня уже не бродила за стеклом снулой рыбой, а радостно улыбалась. Вот что небольшая денежка «на конфетки» с людьми делает!
СТРАСТИ АКАДЕМИЧЕСКИЕ И НЕ ТОЛЬКО
В коридоре напротив нашей аудитории бурлила шумная толпа. В основном здесь были те, с кем мы вчера в «Ночах Вероны», как любит говорить Илюха, хорошо посидели. Все бодренькие, весёлые – ишь, хитрюги, явно по лечилочке выпили с утра! Впрочем, я тоже.
– Пришли! – крикнул кто-то, и нас с Кузьмой обступили.
Ядрёна-Матрёна, сколько радостных лиц, что-то я даже отвык от такого. Илья – впереди всех, руку тянет:
– Здорово, князюшко!
Я руку пожал, успел спросить:
– Отец не прибил?
– Не-а. Я чоботы нашёл, прикинь! Потом расскажу.
И ещё руки-руки, улыбающиеся девчонки, пальчиками машут. Эх, жаль, никто обниматься не лезет, я бы приобнял...
На перемене между первым и вторым уроком меня неожиданно вызвали в деканат. Болеслав сидел хмурый, вздыхал тяжко.
– Присаживайтесь, Дмитрий, – он сцепил руки в замок на столе и пошевелил большими пальцами, явно не зная, как начать.
Я немного подождал.
– Звали-то чего?
Болеслав снова тяжко вздохнул.
– Дмитрий, вы... в курсе о... кхм... вашем родовом проклятии?
– Что? – вот это новость!
– Нет... Я неправильно выразился... О том, что в случае выхода на смертельный поединок с вами...
– Поединщик неминуемо умрёт, либо от моей руки, либо от древней клятвы, потому что я – последний в роду? Конечно. Более того... – и тут до меня дошло, чего эти Трубецкие, которых я знать не знаю, на меня окрысились. Точнее, на того ещё, последнего молодого Пожарского. Я аж застыл, честное слово.
– Что? – настороженно спросил Болеслав.
– Кажись, понял я... Но мне нужно сперва... – желание проверить мою догадку сделалось нестерпимым, аж зажгло. – А нет ли у вас книги старших родов и кланов Русского царства? Я бы хотел кое-что уточнить.
– Да есть, конечно, – Болеслав обернулся и снял с книжной полки книгу в красной коже. – А не ходил бы ты в класс, Дмитрий Михайлович. Тут посиди, я тебе и бумаги дам, если надо. Всё одно мне сейчас у вас по азам применения земельной магии лекцию читать, а тебе, я наслышан, это не надобно.
Болеслав ушёл, кабинет запер. Кузя мигом с лацкана соскочил, человеческую форму принял:
– Батя, нарыл что?
– Пока не нарыл, но предположение есть. Садись, помогать будешь.
Через полтора часа у нас сложилась занимательная схемка.
– Кажись, Болеслав идёт! – Кузя мигом успел спрятаться, и вошедший декан с подозрением на меня уставился.
– Что такое? – участливо спросил я.
– Да вид у тебя как у кота, честно охраняющего миску сметаны. Нашёл хоть что-нибудь?
– Нашёл, – не стал отпираться я и предъявил плотно исписанный и исчерченный лист.
– И как сие разбирать?
– Да и не надо особо разбирать. Тут одна единственная линия важна. Вот эта, – я провёл линию, разделяющую мои изыскания на две неровные части.
– Почему так?
– Хороший вопрос! А ведь картина получается весьма интересная. Все эти кланы – самые крупные и значимые на сегодняшний день. Только вот эти, – я потыкал в большую левую часть, и голос мой сам собой стал жёстким, – все до одного восходят к тем, кто Дмитрию Пожарскому слово дал, что род его не иссякнет и не оскудеет. А эти, – на схеме справа, – нет. И вот тут мы подходим к самому занимательному, – я по старой преподавательской привычке встал и прошёлся по кабинету. – Представим себе, что покушение на государя удалось – просто представим. Тревога, общая сумятица и так далее. И на этом фоне на следующий день некий излишне жаждущий признания и славы преподаватель прилюдно оскорбляет предков малосильного мальчишки из захиревшего рода.