– А вам не страшно? – испугалась Стеша. – А вдруг боярин вас вправду вызовет?
– Я ж не с пустыми руками пойду, – усмехнулся я. – С мечом. А в этот меч, Стеша, сила целого архимага упакована.
– Так то меч... Как же вы им будете, когда он архимагический, а вы...
– А я – ученик пока? Это не страшно. Тому мечу воин вовсе и не нужен, он и сам по себе может. И даже против целого войска! – если брать в расчёт нынешнее малосильное в магическом отношении войско, каким оно передо мной предстало. – Он того боярина... Слыхала, может, как Змей-Горыныч говорил, «на одну ладонь посажу да другой прихлопну»?
– Так он же хвастался!
– Змей-то? Тот и вправду мог.
– А это разве не сказка?
– Сейчас, может, и сказка. Но все сказки когда-то были правдой.
И Змей. Книгу сказок найти, что ли?
– И Горыныча всё равно Иван-Царевич победил, – поставила точку в разговоре Стеша и принялась за малиновый пирог.
Ну вот. Чуть что – сразу «Иван», как будто других имён нет. Хотя Царевич Горыныча побеждал неоднократно, потом Змей даже подначивать его перестал. Меня, в смысле. Да, сперва меня Царевичем на факультете прозвали – всё ж таки прямая мужская линия от Рюрика, хоть и не старшая. Да и магия мне легко давалась.
Это потом, когда я Кузьму сделал, стараниями язвительной Ярены ко мне крепко кличка «Дурак» прилипла...
Нас в кружке со студенчества было пятеро – я, Змей, Кош, Ярена и Малуша. И вот не надо ухмыляться, увлечены мы были в первую очередь магией, новыми открытиями и достижениями, ходя и к девам тоже подкатывали, но это было... второстепенное, что ли. Особенно с Малушей.
Очень её камни привлекали. Руды. Минералы. Структуры земельные. Ах, как её Ярена за успехи ревновала! Малуша одна меня поддержала, когда я в меч вложился. Для неё, казалось, любая жертва была приемлема – ради познания магии. В последний раз я её увидел, когда заново до архимага дорос. Нужен был мне камешек один специфический, и за этим камнем я к Малуше и пошёл – по наводке Змея, между прочим, иначе, не зная точного места, фиг бы я её отыскал.
Пришёл, сел на камень, мхом обросший, дождался урочного часа. И вот тут в первый раз я понял, что не хочу аватаром быть. Горыныча в змеевой шкуре никогда не боялся, а тут... Огромная малахитовая ящерица с человеческим лицом смотрела на меня подёрнутыми изумрудной дымкой глазами. И не было в них никаких человеческих желаний – только что-то далёкое, отстранённое... Она изучала меня, замершего, постепенно то ли вспоминая, то ли узнавая. Шевельнула чёрной полосой вдоль хребта, поднялась с земли почти прежней девицей в изумрудном сарафане. Только коса будто к спине приклеена, и среди смоляных прядей полнёшенько медных, точно проволочки вплетённые. И взгляд нечеловеческий, Перун – и тот живее смотрит.
Летел потом домой да всё думал: хочу ли я такого? И понял – нет, не хочу. Да и не было у меня пристрастия к определённой магической стезе. Змей вон в зооморфы подался. Кош лекарскую школу развивает. Ярена – наоборот, энергию распада хотела использовать, оптимизировать, понимаете ли, естественные природные процессы.
И только мне было интересно сразу всё. Как есть Дурак.
УЧЁБА, ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. И ЭТО Я ЕЩЁ ИЗ ДОМА НЕ ВЫШЕЛ!
Первый день осени чётко дал понять, что расслабляться не следует.
Мы пили утренний чай: я, Пахом и Стешка. На самом деле это только так называлось – «чай». Стол был уставлен всяческими вкусностями, соответствующими, по понятиям кухарки Осьмуши, утренней еде: плюшками, творожными и ягодными ватрушками, сладкой кашей с изюмом и цукатами, морсами трёх сортов и медовым сбитнем.
– Ну вот, двое учеников у нас, – довольно поглядывал на меня да на Стешку дядька. – Вы ужо смотрите там, в первый день-то ни с кем не раздеритесь. Особенно ты, Степанида!
– А чего я-то? – сделала Стеша честные глаза. – Я всего-то два раза только их и поколотила.
Мне стало смешно и при том любопытно – кого это «их» и за что? Но выяснение занятных подробностей пришлось отложить на более позднее время.
– Глянь, – Пахом ткнул пальцем в окно, – кого нелёгкая несёт?
Нелёгкой слегка помогал управляющий Фёдор, сопровождающий неизвестного нам типа, видом напоминавшего вчерашних банковских служителей.
– Не вчерашний ли Салтыковых человек? – дядька подозрительно рассматривал приближающихся.
– Нет, не он. Может, юриста Фёдор так быстро нашёл?
– А чего рожа такая кривая? – возразил Пахом. – Какой дурак с таким выражением наниматься пойдёт?
– Тоже верно. Слушай, может господам из Земельного банка показалось, что я им мало денег заплатил?
– Да щас! – рассердился Пахом. – Такие деньжищи! Втрое ведь против выданного взяли, кабы не больше! Пусть попробуют только, бумага об отказе от претензий у нас на руках, мы ежели что...
Что «ежели» я снова не успел послушать (честно говоря, как-то вот эта тенденция начала меня немножко напрягать). В дверь постучали, и из прихожей раздался голос Фёдора:
– Ваша светлость, вы позволите войти?
– Иди сюда уж, не кричи из сеней-то!
Он прошёл в горницу:
– Ваша светлость, прибыл нарочный из государева суда по иску от бояр Салтыковых, – в этом месте Кузя, сидящий малым мечиком на лацкане пиджака, слегка дрогнул, но я мысленно велел ему: «Не возникай!» – Настаивает на встрече с вашим юристом либо иным особым представителем. Выставить его мы не имеем права, а лично принять я не осмелился. Поиски юриста вчера запущены, но кандидата пока нет, поэтому...
Я окинул взглядом горницу. Нет, к Пахому приглашать этого писаку не стану.
– Веди его в беседку, пусть подождёт, немного спустя выйду.
Я наскоро допил чай, слегка щёлкнул Стешку по носу и положил перед ней затесавшийся в кармане полтинник:
– Проголодаешься в гимназии – пирожок купи или мороженое.
– Да я уж выдал, на обед-то! – строго сказал Пахом.
– Выдал – и выдал, молодец. А вдруг мой лекарь два раза проголодается? Нам в клане Пожарских люди крепкие нужны.
Пахом хмыкнул, а Стешка радостно спрятала монетку в кармашек форменного фартучка.
Разговор с нарочным вышел короткий. Всего-то принять извещение о поступившей жалобе и начале расследования. Расписаться в получении.
Я вернулся во флигель, сломал скрепляющую конверт печать (слабенько отсвечивающую магическим фоном).
– Ну что? – тревожно спросил Пахом.
– Да всё то же. Так я и думал, что Мишка Салтыков побоится меня на Арену вызывать.
– Прям уж побоится?
Я усмехнулся:
– А ну, что будет с тем, кто последнего Пожарского убьёт?
– А обязательно убивать? – испуганно пискнула Стешка.
– Нет. Но я бы обязательно условие поставил: биться до смерти. И тогда либо я его убью, либо он убьёт меня – и тем самым весь свой род на смерть обречёт. Салтыков такую вероятность видит и именно её боится. Поэтому побежал судиться.
– Отберут меч-то! – горько посетовал Пахом.
– Ну, это ещё бабка надвое сказала. Верь в меня, дядька. Придёт юрист – приглядись. Коли понравится, проси меня дождаться.
АКАДЕМИЯ
Из ворот мы вышли в разные стороны. Стешка с дедом – налево, я с мечом – направо. Стоило нам завернуть за угол, Кузьма принял человеческий вид.
– Кузька, ты знаешь, я не люблю, когда ты таким белобрысым проявляешься.
– Извини, пап, – Кузя тряхнул головой, становясь умеренно-русым. – К остальному претензий нет?
Я придирчиво окинул его взглядом. Выряжен почти как я, только костюм не в тонкую серую клетку, а серо-стальной. Голубая рубашка, тёмный галстук, туфли лаком блестят. Выпендрёжник!
– Нормально, – оценил я.
– А когда ты меня своим домашним представишь?
– Когда ты отвыкнешь меня прилюдно папой называть. Вопросы ведь у них возникнут.
Кузя аж остановился:
– Верно! А как быть?!
– Как-как... каком кверху... Не придумал я. Дмитрий Михалычем хоть зови. А если папой – то не вслух.