— Странно было бы, если бы он не поторопился. Тебя ж увести могли.
Умила фыркнула:
— Кому я, кроме Рюрика, в свои годы нужна была? Даже тот чурбан инеистый на силу мою позарился. Попыталась я сказать, что мне подумать надо, а он: «Думай, три дня тебе даю! Если хочешь женой быть, а не служанкой».
— Он не охренел ли?
— Женщина без мужа, без рода… Решил, что добыча лёгкая. А я тоже долго не думала, говорю: «Вели мне украшений всяких приготовить и принести в покои два больших зеркала — хочу волосы в красивую причёску заплести, чтоб быть достойной тебя на вечернем пиру». За чистую монету принял. Решил, что испугалась я.
— Вот же тварь!
— М-гм. А я одно зеркало напротив другого поставила и липуна нашла. С куском шкуры выдрала. Только оказался он с сюрпризом, так в ответ шарахнул, что все мои манопроводящие каналы кренделями скрутило. Да так больно, словно мне снова лев психованный руку откусил. Лежу на полу, слышу — в двери кто-то ломится. Только и смогла что перстень с хрустальным колпачком об пол разбить.
— Зачем?
— Маяк это был. Тревожный. С уговором, что разобью, если окажусь в беде.
— Дед сделал?
— А кто ж ещё?
— Пришёл?
Умила грустно улыбнулась:
— Конечно! Очертя голову… Если б успел хотя бы воев как следует собрать, так ведь рванул на одном драккаре, малой дружиной… Как они летели! Меня как раз из покоев выколупали, еле-еле в себя привели, нарядно обрядили да притащили в пиршественный зал, хотели по-быстрому свадьбу обстряпать, а тут — он. Страшен в гневе был!
— Да уж приходилось видеть.
— Думаю, такого не приходилось.
— И закончилось чем?
— В главной зале Утгарда ступить невозможно было, чтоб не замарать обувь в крови. Сколько порубили, несть числа. И их, и наших. Деда посекли так, что сознание уж потерял. Вокруг нас последние бойцы остались — не больше десятка. Смотрим — из боковых коридоров ещё йотуны валят. Я тогда портал открыла из последних запасов маны — куда уж смогла. До палат Рюриковых. Если б до Байкала сил хватило! Всё бы по-другому сладилось. А так… Вынесли Рюрика — а дворец как вымер! Я туда, сюда — нет никого. Как во сне страшном, веришь ли? Выскочила во двор — смотрю, ключница старая кладовку запирает, я к ней: «Пораня, люди где?» А она мямлит что-то невнятное — вроде приказано было всем уйти куда-то или что… И тут окна в покоях дедовых как вылетят.
— А когда ты прибежала, там нашлась урманская невеста. Поди ещё и со сватами.
— Как угадал?
— Да тут большого ума не надо.
Бабушка неопределённо хмыкнула.
— Так и было. Смотрит на меня, довольная, чуть не облизывается. «Он, — говорит, — сам приказал придать его тело огню после смерти. А я, его невеста, исполнила».
— А дружинники?
— Якобы изъявили желание с ним уйти, — Умила помолчала. — Знаешь, чего они не учли? Что щиты-то на мне остались, зараз не проломишь. И что мечом меня в юные лета Рюрик от нечего делать учил махать — безо всякой магии. Так что дорожку Рюрику кровушкой своей убивцы полили. После я собрала по кладовкам все свои сундуки с артефактами, давным-давно заготовленными впрок на случай большой войны, дождалась большую дружину, села с ними на драккары и полетели мы над Великой Сахарой. И все до единого артефакта я сбросила на владения предательницы Йодлы. Приморозила всё в сплошную ледяную корку. За Рюрика. А вот йотунов не смогли достать. Закрыли они свой Йотунхейм сплошным льдистым панцирем. Я без сил осталась, а в дружине у деда, сам знаешь, вои в основном боевой яростью сильны были. Не пробились.
— А как же потеряли тебя?
— Так. Вернулись мы в столицу, я в ближайшем лесочке на землю спустилась и… ушла. К Кошу пошла. Пешком. Долго он мне пытался манопроводимость восстановить — силой растущих гор да ледяной Байкальской водой… Пока я не заметила, что, как начинается ледостав, мне вроде как получше. И перебралась в старые отцовские пределы. Холодно тут десять месяцев в году. А на лето я вообще на север откочёвываю. Хорошо мне тут. За полтыщи лет и манопроводимость восстановилась, и сила вернулась. Меня теперь одно только беспокоит. Что мерзавец тот, Трим, до сих пор землю топчет. А в Йотунхейме, говорят, оттепелями щиты поплавило, а в магии инеистые сволочи тоже просели — восстанавливать не успевают. Пройти можно. Хочу посчитаться с ним. Поможешь?
26. СПЛОШНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ
ВЗЯТЬ ВИРУ
— Я в Йотунхейме… точнее, над Йотунхеймом только пролётом был. Сверху прыгать будем?
— Да зачем? Я к парадному крыльцу могу тебе портал открыть. Только ненадолго, всё-таки в порталах я не особо сильна.
— Пойдёт, мы шустро проскочим.
— Ну, тогда собрались, ребятки! Бабуля начинает волшбу!
Таких порталов я больше ни у кого не видел: снежный туннель, который закрутился перед нами, словно гигантская труба — и вдруг развернулся вширь и надвинулся, противоположный край моргнул, и картинка в нём сделалась глянцево-чёткой: грязноватый снег, низкое чёрное небо и рубчатые ледяные стены.
— Пошли-пошли! — заторопила Умила, и первыми в туннель устремились волки, а следом и мы с Кузьмой в окружении кхитайцев — прямо верхами на терракотовых лошадках.
Выгрузились мы у подобия ледяной островерхой ограды. За неровными зубцами, напоминающими края подтаявших на солнце сугробов, виднелся главный дворец Утгарда — ледяные конусы и наплывы, подсвеченные зеленоватым. У самого входа (больше похожего на пролом в ограде) в гигантском, почти прозрачном и почти не сером куске полированного льда, стоял до боли знакомый дедовский драккар.
— Ах, мерзавцы! — в сердцах сказала бабушка. — Это они так хвастаются, будто бы Рюрика победили.
— Эту беду мы поправим, — уверил её я. — Показывай, где Трима искать?
— А чего его искать? Сейчас сюда все сами примчатся.
И бабуля угадала. Где-то в вышине над нашими головами протяжно, но надтреснуто задребезжало — сигнализация, должно быть? В проём ворот посунулась льдистая звероподобная рожа с единственным глазом посредине лба, тут же получила от Умилы увесистым ледяным окатышем, охнула и скрылась. Росту в стражнике было с два человеческих.
— У них что — ещё и циклопы? — удивился я.
Что-то мне про холодолюбивых одноглазых великанов раньше слышать не приходилось.
— Да тут кого только нет, — Умила махнула рукой, — чисто зверинец. Нет, в основном-то на людей смахивают, только больно уж обросших да диковатых, но некоторые экземпляры есть интересные — то голов много, то вдруг рога, то глаз вот один. Складывается впечатление, что боги, когда их делали, были преизрядно нетрезвы.
За стеной заревело, и в проём снова вылез тот же стражник, только на сей раз с увесистой дубиной. Кхитайцы закружились вокруг него, сбивая стража с толку, нанося мелкие (для великана), но болезненные повреждения и постепенно оттесняя его ко входу во дворец.
Нет, «дворец» — это слишком сильно сказано. Большое сооружение, не поспоришь. Огромное даже. Но совершенно… без фантазии, что ли? Грубые глыбы, никакой тебе узорчатости. Из глубины этого нагромождения доносился разрастающийся шум и гул. Вверху, скрытый низкими тучами, продолжал брякать сигнальный гонг или что уж у них там приспособлено.
— Из пустоши тоже бегут, — заметил Хаарт.
— Чао Вэй! Бросайте эту образину! Давай своих парней на ворота, чтоб в спину нам не дышали, а мы уж тут разберёмся.
— Может, посмотрим на внутреннее убранство? — деликатно предложил Кузя.
— Не на что там смотреть, — проворчала Умила, хмурясь. — Серость и унылость. Сейчас сюда выскочат — будут тебе смотрины страхолюдин.
Тут же, словно они команды ждали, из высоких дверей главного входа вылетели два дюжих бойца, обряженных, несмотря на холодину, только лишь в штаны, зато волосами по всему телу покрытых так густо, что они больше напоминали шерсть. Бегущие следом, широкие в плечах до совершенной квадратности, на секунду застряли в дверном проёме, но были выбиты оттуда напирающими сзади. При виде нашей малой группы они яростно заорали и принялись шарашить магией кто во что горазд — швыряться мощными снеговыми шарами, ледяными копьями и бритвенно-острыми льдистыми пластинами, хлестать буранными бичами и бешеными порывами ветра с горстями градин в придачу. Кузя, конечно, сразу выставил мощные щиты, но бабушка Умила вышла из-под них и засмеялась так, что у меня мурашки по спине пробежали: