— Вы своими жалкими игрушками хотите напугать меня? — она протянула вперёд руки, и мне показалось, что вся её фигура словно окуталась зыбким маревом, переливающимся как полярное сияние — и весь неистовый снежно-ледяной шквал превратился в плотный зеленоватый поток маны и втянулся бабуле в ладони, и голос её зазвучал, словно сама стужа: — Трим, сучий по́трох! Выдь, покажи свою рожу, не прячься по углам, как крыса!
Вой ветра был ей ответом.
— Я смотрю, король у вас особенно смелый! — засмеялся я. — Надёжно ли он спрятался в женских покоях? Эй, Трим!!! Я знаю, ты слышишь! Трясущаяся трусливая тварь, ты эрги[20], не мужчина и не женщина! Как думаешь, бабуля, его железного леса хватит, чтобы устроить его воинству оградки на могилках?
Инеистые великаны, которые осознали бесполезность применения зимней магии против Умилы и собрались броситься в рукопашную, растерянно затоптались. Оскорбление требовало немедленного хольмганга[21]. Но Трим медлил.
— Если госпожа Умила не возражает, — негромко предложил Кузьма, — я мог бы поторопить нерешительного короля.
— Не возражает, — величественно согласилась бабушка, и я кивнул:
— Давай!
Кузьма метнулся вверх, в хаос дворцовых шпилей-наростов, и оттуда сразу же начал доноситься ритмичный грохот. Ледяные стены дворца начали мелко подрагивать. Йотуны тревожно заозирались.
— И как ему удалось обойти стихийные щиты? — совершенно по-женски полюбопытствовала бабушка.
— Бабуль, я когда его делал, заложил больше двух тонн материалов. Ему не надо стихиями бить. Достаточно воплотиться в какой-нибудь образ, призвав весь этот вес. И тюкать в какое-нибудь место. Методично.
— Ох, ловкач! — усмехнулась Умила. Словно откликаясь на её слова в глубине дворца что-то грохнуло, аж по земле дрожь пробежала. Кузя продолжал долбить. Из внутреннего коридора раздался рёв, словно Минотавр ожил и снова напился.
«Кузьма, возвращайся!»
На крыльцо, расталкивая подданных, выскочил здоровенный инеистый великан:
— Умила⁈
— Не ждал, женишок?
— Тебе что, в прошлый раз мало было⁈
Тут мне надоело слушать. Да и Кузя уже вернулся, с готовностью лёг в руку.
— Слышь, Трим, если ты умеешь что-нибудь делать кроме трепания языком, выходи на поединок. Или ты струсил и хочешь отказаться[22]?
Трим яростно зарычал, и посреди двора из земли на локоть вверх выпрыгнул квадратный пласт мёрзлой земли, из него ещё один, и ещё — так что образовалась пирамида с тремя ступенями и плоской верхушкой. На глаз верхняя площадка размерами как раз соответствовала древним правилам хольмганга: пять на пять локтей (только великанских), да в локоть шириной остальные ступени.
— Скользко, пожалуй, будет, — оценил я.
— Не будет, — Умила прищёлкнула пальцами, и я пошёл, буквально впечатываясь в лёд.
«Кузя, на тебе защита. Здоров он. Хоть и говорят, что даже силы древних просели, дурищи в нём ещё выше крыши».
«Поставлю, само собой!»
Трим уже взобрался со своей стороны и ждал, когда я ступлю на верхнюю площадку, чтобы сразу обрушить на меня свою ярость — ледяной шквал, порывы ураганного ветра и для надёжности — удары огромной железной дубиной, сделанной, должно быть, из одного из деревьев его хвалёного леса.
Кузьма держал щиты. А я… Со всех сторон от пирамиды хольмганга взмыло вверх обледенелое каменное крошево и закружилось вокруг нас смерчем.
Хоп! Смерч резко уплотнился и сжался вокруг йотуна плотным клубком. Не касаясь его щитов! Но максимально близко, чтоб снизить ему видимость почти до нуля. Самое главное, что все эти камни были не единым заклинанием, а роем крошечных нелинейно синхронизированных заклинаний, и чтобы их выключить, нужно было бороться с каждым по отдельности.
Я чуть сместился, и Трим начал промахиваться, лупя дубиной наугад. Заорал истошно. Попытался шагнуть, чуть не оступился… Сейчас он чего доброго додумается дубиной плашмя махать, а у меня на левитацию энергии не особо много в запасе!
От идеи раскалять кокон я отказался сразу — тут сам Йотунхейм энергию жара высосет. А вот замаскировать в рое заклинаний одно маленькое, прямо-таки крошечное, точечно всверливающееся в йотунский щит…
Он заметил ледяное веретено, почти наполовину протиснувшееся под защиту, и с торжествующим рёвом схватил его! Дальше произошло две вещи разом.
Я отпустил каменный смерч в сторону ледяного дворца.
Лёд в руках Трима раскрошился в пыль. Внутренняя воздушная капсула сделала «пык!» Огненный гвоздь вылетел и пробил великану глаз, крепко вбившись в череп. Трим пошатнулся и не устоял на верхушке пирамиды. Инеистые великаны орали — и от разочарования, и от того, что неприятно всё-таки, когда на вас внезапно обрушивается каменный дождь. Площадка для хольмганга дёрнулась и сложилась в первоначальный вид, сравнявшись с остальной поверхностью двора.
Йотуны дёрнулись, но Умила так рявкнула: «Стоять!» — что их к месту приморозило. Мы подошли к королю Утгарда.
— Жив ещё, — отметил Кузя.
— Досадное упущение, — холодно согласилась бабушка. — Будь добр, молодой человек, исправь его для меня.
И Кузя исправил. Бабуля же просит.
Умила подняла за волосы отрубленную голову и брезгливо сказала йотунам:
— Вира получена. А будете ерепениться — с вами то же будет! Пойдёмте, ребятушки.
Неизвестно, какой сигнал получили инеистые великаны, пытавшиеся пробиться в ворота дворца из пустоши, но сейчас они отступили, и слегка потрёпанные кхитайцы встречали нас, выстроившись у драккара.
— Забрать надо! — сердито сказала бабуля и хлопнула по льдине ладошкой.
Огромная глыба мгновенно пошла трещинами, и вот уже освобождённый драккар стоял перед нами в сером крошеве льда. На борту руническим письмом горела надпись: «Офейг»[23]. Что ж, быть может, это как раз тот случай, когда имя определило судьбу?
— Думаешь, до сих пор исправен? — усомнился я.
— Пока не попробуем — не узнаем, — рассудительно подняла брови бабуля. — Кузенька, глянь-ка, там где-то сходни должны болтаться.
Кузьма мгновенно переметнулся через борт и объявил, что сходни есть! Бабушка Умила взошла по доске с набитыми поперёк рейками, помахивая Тримовой головой, щёлкнула пальцами, заставляя ледяную кашу собраться в комок и улететь куда-то в сторону утгардского дворца, присела на дедову скамью, бросила под неё свой трофей:
— Вот, Рюрик, мы и отомстили за тебя. Прости меня, зла не держи. Никого я в жизни не любила, кроме тебя…
Она ещё посидела, прикрыв глаза. Мы с Кузьмой почтительно ожидали чуть в отдалении. Наконец Умила поднялась и обернулась к нам, куда более спокойная и умиротворённая, чем раньше. Она слегка улыбалась и совсем чуть-чуть… просвечивала.
— Бабуль, — задал я занозой беспокоящий меня вопрос (а то вдруг больше и случая не представится?), — а что за история со львом и рукой?
— А… — отмахнулась она. — Было дело. По молодости лет нас с Рюриком Геракл на сафари приглашал. Ладноть, ребя́тушки! Благодарствую вам обоим. Не подвёл ты меня, Дима. И ты, Кузьма, молодец, — бабушка вдруг положила руку ему на голову и сделалась торжественной: — За преданность и верность твою, а также помня способ твоего рождения, принимаю тебя, Кузьма, младшим внуком.
20
Формула смертельного оскорбления у викингов, предполагающая наличие у оскорбляемого сексуальной девиации или склонности к «женскому колдовству».