— Слышь, ты губу сильно-то не раскатывай, — для порядка предупредил я.
— Понял, принял. А вторая тоже твоя?
— Про вторую у Кузьмы спрашивай.
— У К… — Горыныч с потрясённым лицом обернулся к Кузе, сразу севшему очень прямо. — Не понял… Это что — шутка такая?
— Да какие уж тут шуточки, — усмехнулся я. — Волнуюсь каждый раз, как бы дедушкой раньше времени не стать.
Кузя поперхнулся аперитивом, и Горыныч от души постукал его по спине:
— Слышь, Кузьма, — он понизил голос, — а ты как её, ну?.. Не, я конечно те фотки с суда видел, когда ты Салтыкову ответ в естестве показал, это прям бомба была, и вид такой, — Горыныч потряс рукой со сжатым кулаком, — натуралистический. Только он холодный же, а?
Вот не думал я, что Кузьма способен краснеть.
— При всём уважении, Тихон Михайлович, я предпочёл бы воздержаться от обсуждения этой темы.
— Да ладно, чё ты! — почти обиделся Горыныч. — Дедушке чисто технически интересно. Вот спроси меня что-нибудь по женской части — я тебе такого из опыта расскажу!
— Уймись, натуралист! — притормозил Горыныча я. — Чего тебя не смущает, что он сидит вот, ест-пьёт, а? А тут прям заколыхался. Сказано тебе: вторая занята — и точка.
Горыныч надулся:
— Что и лису тоже поё-э-э… пользуете?
— Лису забирай, — щедро разрешил я, — нам она без интересу. Только вокруг музея почём зря мечется.
Змей приободрился и серьёзно кивнул:
— А ведь надо заняться лисой. Чего она, в самом деле? Этак скакать в ответственный момент — можно ведь и ненужное внимание общественности привлечь, правильно я говорю?
— Правильно, — согласился я.
— А лисички — они девки такие интересные. До этого дела охочие. Надо только её как следует впечатлить, как-то оно у них на выплеск эмоции завязано. Удивить можно до изумления. Или, скажем… напугать…
Тут явился официант и прервал Горынычевы измышления.
ГОРЫНЫЧ И ЛИСА
Но думать о лисе́Змей не перестал.
И в вечер нашей следующей встречи привёл в исполнение свой «коварный план по обольщению» молодой (явно моложе Горыныча), но перспективной (хо-хо!) лисички, о чём и рассказал нам во всех подробностях немедленно, как только этот план дошёл до своей логической точки.
Каэде в очередной раз нареза́ла круги вкруг музея, когда сзади её похлопали по плечу. Это было неприятно — Каэде привыкла думать, что всегда распознает приближающегося, будь он хоть магом, хоть воином. Она раздражённо обернулась и…
— Предки мои!.. — только и смогла пролепетать Каэде.
Этот змей был явно моложе Хэби. Но не юн, вовсе нет. В нём чувствовалась зрелая сила и мощь, а за основным образом угадывался силуэт боевой ярости, у которого было двенадцать голов. Целых двенадцать! О Хэби такое даже в сказках не рассказывали. Да и размерами Хэби, пожалуй, уступал. Каэде с трудом проглотила ком в горле, сморгнула… Напротив стоял мужчина чуть выше среднего роста, какого-то не совсем русского вида (о-о-о! не спрашивайте, это же ужас, как они тут все похожи друг на друга!), в чёрных волосах проблёскивала седина.
— Гуляешь одна, детка? — спросил он чуть хрипловатым голосом, от которого руки мгновенно покрылись мурашками, а вся шерсть на хвостах встала дыбом. — Не желаешь полюбоваться на закат в горах?
— З-закат?
— Закат, шашлык и красное вино, сладкое, как твои губы, — змей как-то неожиданно оказался рядом и приобнял её за талию. — На шашлык можно не любоваться, просто кушать, э? Смотри! — Змей подхватил её крепче и крутнулся, словно в танце, входя в открывшийся… и сразу закрывшийся за их спинами портал. В горах, и впрямь горел потрясающий закат.
Сатоми с Момоко, покинув в очередной раз музей, растерянно остановились на дорожке. Наставницы нигде не было. Дмитрий с Кузьмой, видя их замешательство, сами проводили их до посольского лимузина.
Усевшись на своё сиденье, Момоко сняла шляпку с густой вуалью, которую наставница просила использовать в обязательном порядке после встреч — чтобы было меньше вопросов и подозрений. Сатоми обходилась так.
Момоко ревниво посмотрела на сестру. После первого раза в музее развратница пережила момент триумфа. Она сделала неожиданный, огромный рывок! Обошла Сатоми по всем показателям. Прямо видно было, как Сатоми растерялась и почти запаниковала. Потом был ещё рывок! И Момоко решила, что поднялась на недосягаемую высоту и строгой сестре никогда не преодолеть этот разрыв. Но после музейного выхода вчетвером Сатоми изменилась — и продолжала меняться! Момоко подозревала, что если бы её сравнить два магических отпечатка Сатоми — прошлый и нынешний — то можно было бы заподозрить, что они сделаны с двух совершенно разных людей.