— Чего изволите, госпожа?
— Спи, — сердито ответила Марина, — и не досаждай мне своим кудахтаньем!
— Как скажете, госпожа! — девка шустро устроилась на свободной лавке, подложив под голову какой-то свёрток и накинув на плечи овчинный тулуп.
Под окном кто-то ходил, поскрипывая снегом, и время от времени зевал так громогласно, что этот звук было слышно в избе. Марина поплотнее укрылась сшитым из лоскутов пуховым одеялом. Знал бы папенька, в каких условиях приходится ночевать его дочери! Она нахмурилась, заворочалась, устраиваясь поудобнее… и вдруг замерла. А ведь он, вполне возможно, знал. Он мог даже подозревать, что жизни Марины угрожает нешуточная опасность, но… Всё равно отчаянно толкал её на этот шаг. Зе́мли. Северные русские земли и два богатых торговых города останутся во владении Мнишеков, даже если Марина погибнет в дикой Московии. Таков был уговор.
Эта мысль заставила её задохнуться от возмущения. Очень тихо, незаметно. Марина училась быстро. Здесь нельзя слишком открыто выражать свои чувства, иначе сожрут. И даже не в переносном смысле.
Но каков папенька, а!
Чувствовать себя разменной монетой было очень неприятно. Спасибо, матушка кое-чему её научила. Попомните ещё царицу Марину…
22. КАК ПОЛАГАЕТСЯ
ПО БРОСОВОЙ ЦЕНЕ
Горыныч и Талаев явились вечером, страшно довольные, с целой стопкой новых ку́пчих на руках.
— Ты посмотри, ара, какая красота! — довольно махал Горыныч листочками. — Пополам поделим, по-братски! Не нужен нам рынок турецкий! И Африка нам не нужна! Тут по цене одного раба деревеньку выкупить можно. Реально, за копейки отдают!
— Если хозяев удаётся найти, — уточнил Талаев. — С теми, кто в Московский лагерь метнулся, проблем нет. А вот к тушинцам мы не полезли, больно резкие дела у них там творятся. К Дмитрию, говорят, европейская невеста едет, на подходе уже. По всем дорогам разъезды усиленные
— Но! — Горыныч явно был страшно доволен собой, — в часть купленных сёл мы наведались, со старостами переговорили, положили на сборы неделю и самое главное… — Змей выдержал драматическую паузу: — Объявили, что выводим людей на богатые зе́мли, наделы нарежем втрое-вчетверо против прежнего, а кто может больше обрабатывать — пусть и больше берёт, и первый год — без оброка. Больше того, кому на посев и пропитание что нужно — выделим, но не в долг, а как в Пожаре начали делать, за отработку.
— Думаешь, разболтают изводники, да с тушинских деревень люди сами к нам потянутся?
— Потянутся, как пить дать!
— Так это ж против закона.
— Эх, Дмитрий Михалыч! Когда к тебе бабы с детьми от голода синими прибегут, ты разве ж их на суд выдашь?
Я примерил картинку на себя и согласился:
— Не выдам. Закон законом, а совесть тоже надо иметь.
— К тому же, господа, — подал голос Талаев, — прошу учесть, что мы имеем дело с ситуацией фактического двоецарствия, и вы всегда можете обратиться в суд к царю Московскому с просьбой отторгнуть в вашу пользу некие имения, в связи с запустением и крайним нерадением о них их прежних хозяев. В конце концов, без вашего вмешательства эти люди бы массово погибли от голода.
— Тоже верно, — вынужден был признать я, — но, по-честному говоря, тяжб хотелось бы избежать.
— Избежим! — беспечно махну рукой Горыныч. — Война, голод, людишки в разные стороны как тараканы побегут — кто где из потом искать станет? Были да померли. А к нам в глухомань сибирскую никто и не потащится, крестьян по паспортам сравнивать. Если выписаны они, те паспорта. Забей!
К этому словечку я тоже уж привык. Ну, забей так забей.
— Где селить-то через неделю этакую толпу будем?
— Это ещё не толпа! — Змей довольно потёр руки. — Мы с Игорем свет Александровичем только начали. А селить предлагаю так: баб с ребятишками покуда растолкать по пустым избам, из вон в Пожаре немеряно! После голодухи в тёплой избе, да с кашей — бегом побегут! А мужиков сбить в артели. Завтра же первую большую артель на Драконий остров заслать. И я с ними пойду. Уж площадку под застройку вычистить да выровнять — для меня это пара пустяков. Из того же леса первую общую избу они тебе за день срубят.
— Без печи хрен бы переночуешь, — критически оценил я.
Горыныч слегка сморщился, а потом махнул рукой, дескать — бала не была!
— А! Есть у меня в заначке согревающий артефакт.
— Неужели один? — картинно удивился я. — Чтоб куркуль Горыныч да всего один артефакт припас?
— Э-э-э! Разоритель! Ладно, три штуки есть. Один на избу хватит. Поставим, печника вызовем. Пока печь не просохнет, сколько там надо — артефактом будут греться. Главное, чтоб его никто по ошибке не съел.
— Не съел⁈ — хором удивились мы с Талаевым.
— Ну, да. Сгорят ещё от такого счастья.
— Простите за любопытство, Тихон Михайлович, — начал юрист, — а этот… мнэ… артефакт — он имеет сходство с неким продуктом?
— Да как сказать, — Горыныч развёл руками, — печёнка да печёнка на вид.
В этот раз я смог удержаться от возгласа. Кажись, я понимаю, куда ветер дует. Но Талаев страшно удивился:
— Животная печень?
— Человеческая. Почти.
Вот явно Горыныч за три столетия размножения личности отвык от некоторых вещей, но тут, глядя в глаза юриста, он, кажется, понял, что надо объяснить подробнее:
— Видишь ли, когда орёл прилетал у Прометея печень клевать, я попросил несколько кусков принести мне.
В каком охренении вытаращился наш юрист на Горыныча — меня аж смех разобрал.
— Ну, для опытов, — оправдался тот. — Я как раз вопросами ускоренной регенерации занимался, а тут такой экземпляр! Каждый день, считай, регенерирует. Разложил по пробиркам, условия задал… А на следующий день смотрю — все образцы вокруг сварились! А некоторые сжарились.
— Она греет, что ли?
— Ну, да! Видать, он когда божественный огонь нёс, к правому боку прижимал, что ли?.. Я даже подозревал, что Зевс на него из-за этого разозлился. Типа: нёс-нёс — не донёс.
— С другой стороны, она так и называется: «печень», — пробормотал Талаев, — вроде как от слова «печь».
Горыныч выпрямился, словно осознал какую-то новую для себя идею, а Талаев поражённо бормотал:
— Но Прометей?..
— Так, изобретатели! — остановил эту дискуссию я. — Как артефакты выглядят?
— Как колбы, — пожал плечами Горыныч, — с кусками печёнки внутри.
— Поместим в чугунные контейнеры на ножках, замкнём, чтоб никто не лез.
— Пойдёт!
— Общий план крепости готов?
— А как же!
— Значит, завтра всех свободных мужиков — туда, пусть жилые казармы строят. Давайте уж я с ними пойду, а вы с Игорем — за живой силой, у вас больно ловко получается. А землю выровнять для лес из него повыдергать и мы с Кузьмой можем, дурное дело нехитрое.
На том и порешили.
А ХОЧУ БЫТЬ ВОЛЬНОЮ ЦАРИЦЕЙ!
Марина
На другой день, как обещала альвийская ведьма, с раннего утра начались приготовления к торжеству. Откуда-то в большом количестве явились разряженные русские женщины. Судя по золоту и драгоценностям на их старинного вида платьях, все они были из небедных родов, потому что даже в фантастическом сне Марина не могла себе представить ситуации, когда простолюдинкам выдали бы подобные наряды, пусть даже на короткое время. А ну как попортят? Или жемчужину оторвут?
Женщины почему-то постоянно подвывали (наверное, так положено?) и изображали скорбь, но каждый раз, когда Марина что-нибудь говорила, начинали изо всех сил жмуриться и прикрывать рты ладонями, словно она говорила нечто невообразимо смешное. Дальше — хуже. Пришлось раздеться до простой рубахи, идти в баню и мыться в полутёмном закутке. Здесь же, в подслеповатом предбаннике, ей заплели вместо причёски косу.
— И что? — раздражённо спросила Марина. — Это будет моя свадебная причёска⁈
— Не переживай, милая, — ответила ей одна из женщин, уже откровенно посмеивающаяся, — дойдём и до свадебного убора.