Марина сморгнула дурные воспоминания и вопросила Трубецкого, называя его на польский манер:
— Ежи, верен ли ты мне, как до этого клялся?
Юрий покосился на разбросанную постель и слегка покраснел:
— Верен, моя царица, и готов делом и всей жизнью моей подтвердить мои слова.
Марина едва не поморщилась. Ну, что за невозможный пафос! Зато теперь ясно, как следует разговаривать с этим романтическим дураком.
— Сказала ли тебе сестра об открывшихся страшных и предательских обстоятельствах?
Юра, прямо глядящий ей в глаза, настороженно покачал головой.
— Они ужасны. Альвийская ведьма замыслила устранить русское самодержавие, превратив Русское Царство в колонию Оловянных Островов. Для этого она магически воздействует на царя Дмитрия, полностью держа его под своим контролем.
Марина лепила наобум всё, что в голову придёт, не подозревая, насколько в данный момент она близка к истине. Однако о том, что нынешний царь давным-давно мёртв, она предпочла не говорить. Никто ведь не поверит. На людях, в близости ведьмы, он не выглядит, как мёртвый, не двигается, как мёртвый, не разговаривает, как мёртвый… С чего бы вдруг сразу поверить ей, чужачке? Скорее всего, назначат что-то вроде комиссии, вызовут магов… удобных для альвов, это понятно. А каких ещё, если они здесь всем заправляют? Вон, вчерашний боярин об этом прямым текстом сказал. А пока суд да дело… В ушах у Марины отчётливо зазвучал голос альвийской ведьмы: «Я выпью твою душу, сучка шепелявая!» — полячка аж на окно оглянулась.
— Я так и думал! — сказал вдруг Трубецкой. — Они хотят посадить кого-то из своих. У альвийской короны полно побочных ветвей, куда-то надо их пристраивать, — он заходил по комнате. — А это значит: наверху будут только оловянные, все остальные для них — второй сорт. И русские. И поляки. Да они и германцев с франками в грош не ставят, не говоря о гишпанцах и итальяшках. Мы все для них — шелуха от семечек, — Юрий остановился, слегка сгорбившись у небольшого окна, быстрым взглядом окинул двор и прилегающую застройку. — Никого. Бежать тебе надо, царица.
В этом месте Марина чуть в обморок от облегчения не упала! Не придётся его долго и хитро уговаривать!
А Трубецкой, решительно развернувшись, добавил:
— Но не скандально. Тихо бежать. Сделаем так, — он снова заходил по комнате, — я письмо напишу. Якобы, от нашего с Лизкой батюшки. Дескать, не гневается он более и призывает нас пред свои светлы очи для отеческого благословения. По причине… недомогания, скажем. И просит приехать меня с невестой, — он резко развернулся на каблуках и ткнул в Марину: — Вы поедете под видом моей невесты, Анастасии Салтыковой. Отец сейчас в Туле, воеводой передового полка. Там мы сможем укрыться.
— И… на чьей же стороне Тула? Не выдадут нас обратно?
Юрий ответил честно:
— Тула колеблется. Но я приложу все усилия, чтобы убедить их в правильности выбора. Думаю, когда они узнают истинные намерения альвов и положение царя Дмитрия, то примут единственную возможную сторону. Вашу.
Это уже было что-то.
— Хорошо, пусть так.
Однако, в плане обнаружились неучтённые факторы. Настя.
— Как⁈ — вопрошала она и по лицу её текли слёзы.
Обе фрейлины были призваны в спальню для посвящения в стройный план Трубецкого, и у Анастасии от услышанного случилась форменная истерика
— Марина! Ты же сказала, что мы поедем вместе, и Юра будет со мной, потому что он — мой жених?..
— Не забывай, Анастасия, что ты говоришь с царицей! — топнула ногой полячка. — Мне нужно скрыться под твоим именем — как ты не поймёшь?
— А я, значит, — у Насти внезапно высохли слёзы, — останусь тут? С этими? На растерзание, значит? — она сердито подскочила: — Не согласная я!
В этот момент Лиза, тихо курсирующая по комнате, подошла к Насте сзади и накинула на неё большое покрывало, в которое недавно куталась новобрачная.
Настя, девка рослая и довольно спортивная, скинула Лизку, словно овчарка мелкого пуделя, но тут подоспел Юра. Пока Марина, взвизгнув, шарахнулась в сторону, Трубецкие в четыре руки скрутили брыкающуюся Настю, стянули ей руки и ноги, использовав вместо верёвок свои пояса. Салтыкова билась и рычала.
— Не задохнётся она там? — в голосе Лизы шевельнулась жалость.
Юра пожал плечами, вынул нож, в иных местах способный сойти за короткий меч, и принялся ощупывать лицо своей невесты.
— Ас-с-с!.. — отдёрнул он руку. — Будешь кусаться, так оставлю! Задыхайся как хочешь! И не дёргайся, а то зарежу ненароком!
Пока Юра прорезал в покрывале дыру, Лиза бормотала неостановимо:
— Ну, Настенька, лапочка, это же для твоего же блага! Найдут тебя, сразу будет ясно, что ты не своей волей, что тебя заставили…
— А-а-а-а! Тварь! Предательница! Подруга, называется! — глухо вопила Салтыкова. Наконец одеяло поддалось, и в круглой прорехе показался очень громкий рот: — А ты, Юрочка, попомни, муженёк будущий! Придёшь у меня ложа просить! Хрен тебе что обломится!..
Трубецкой хмыкнул, достал из кармана носовой платок и хладнокровно организовал Анастасии качественный кляп:
— В таком случае, сударыня, можете считать нашу помолвку расторгнутой.
Эти слова Настю как громом ударили. Как?.. Вот так просто — и всё?.. И он сейчас просто так возьмёт и уйдёт, что ли?.. Но спрашивать возможности не было. Она бессильно дёргалась, слушая, как трое заговорщиков решают, в чём лучше всего ехать Марине.
— Может быть, мне надеть вот это невесточное платье? — слышно было, как полячка перемещается по комнате лёгкими шагами, поднимает брошенное в угол, смятое родовое венчальное платье Салтыковых. — И подходящее к нашей… э-э-э… легенде? Сверху фату накинуть…
— Ну, я не зна-а-аю… — протянула Лиза.
Не знает она! Сучка мелкая!
— Нет, — отверг идею Юра. — Это будет кража родового артефакта. Начнётся клановый конфликт. Нет, нельзя. Положите ей на кровать. А сверху одеялом накройте, как будто спит.
— М-м-м! М-м-м! М-м-м-м! — яростно зарычала сквозь кляп Настя, но Лиза только по боку её похлопала:
— Ничего-ничего, всё образуется…
— А фату мы вам и так накинем, — донёсся голос Трубецкого с лестницы, — прямо поверх шапки. Никто не полезет проверять. Традиция…
— Пока, Настюша, — Лиза снова похлопала её сквозь одеяло, — не скучай.
Из глаз Насти полились бессильные слёзы.
ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ
Нет, я не предполагал, что взрослая учёба пойдёт легко. Даром, что ли, говорят: старого кобеля новым штукам не выучишь. Учителя наши были в некотором шоке от предстоящих занятий и у отдельных дам были такие лица, будто они уж и лишним деньгам не рады, бросить бы всё да бежать куда подальше…
— Святославу Егоровну терять бы не хотелось, — подошла ко мне Аристина, как-то нечаянно сделавшаяся директрисой нашей стихийной школы, — очень у неё с маленькими хорошо получается. Гляньте, как она на эту толпу смотрит, как на ушкуйников.
— Матвей! — позвал я.
— М-дау? — материализовался кот у моего правого колена.
Он смотрел на эту разношёрстную публику с таким выражением, что я вместо первоначально задуманного спросил его:
— Ты б какое решение предложил?
Мотя, кажется, страшно удивился тому, что с ним принялись советоваться. А отчего б не посоветоваться? Существо с такой огромной жизненной практикой, да не самое глупое притом.
— Смотри, — начал Матвей обстоятельно, как он любит. — Мужики учиться не шибко хотят. Вон, уж делегацию сколотили, сейчас к тебе потащатся, чтоб заместо учёбы топорами тюкать, и даже забесплатно согласны, лишь бы их не неволили.
Со стороны артели и впрямь двинулись переговорщики. Шли они не особо уверенно и всё время хотели остаться позади. В смысле — каждый из группы хотел, в результате чего в этой кучке происходила постоянная циркуляция, как в медленно закипающем котле.