К сожалению, никто другой, именно я вбивала ему в голову в свое время мысль, что нужно всегда говорить правду. Кажется, в этом немного переборщила.
– На кого сейчас жалуется Войтек? – поинтересовалась Эльжбета, которая принесла из кухни чай.
– Спрашивала его о коллегах по работе, – объяснила я.
– Между прочим, тот, с кем он сейчас больше всего не в ладах, живет рядом. Кажется, именно от него Войтек узнал о возможности снять этот дом.
– Ну-ну, хорошенькое соседство теперь для обоих, – заметила я.
– Но нельзя же, чтобы на этой улице жили одни Лизы, – невозмутимо бросила моя невестка. – А с женой этого Петера у меня вполне хорошие отношения. У них девочка немного старше нашего Крыся, и мы иногда обмениваемся мнениями по поводу школы и детей.
В этот вечер я засыпала с трудом. Пробовала себя утешить тем, что каждый родится с собственным характером и что врожденных черт воспитание не изменит. Но несмотря на это, я не была уверена в том, что мой ребенок не был бы немного другим, если бы не я его воспитывала.
Мне показалось вполне правдоподобным допущение, что изгнанный из лаборатории Войтека Петер хотел отомстить, но, не имея такой возможности на работе, сделал в полицию ложный донос на Войтека.
В общем, я засыпала, убежденная в мудрости старой пословицы, которую, когда я уже выросла, часто повторял мой отец: «Малые дети – малые хлопоты, большие дети – большие хлопоты». Мой ребенок уже давно был взрослым.
Эта пословица вспомнилась мне еще раз на следующее утро, когда Эльжбета безуспешно пыталась убедить Крыся обуть калоши, поскольку еще с ночи лил приличный дождь. Крысь упрямился. Наконец моя невестка сказала с раздражением:
– Хорошо, не обувай. Но, когда промочишь ноги и схватишь воспаление, меня это не будет касаться.
Видно было, что угроза получить воспаление произвела на Крыся должное впечатление, но гордость уже не позволяла ему отступить. После его ухода я посмотрела на Эльжбету. Лицо у нее было огорченное. Крысь – это" нормальный маленький ребенок и в будущем станет нормальным большим ребенком, а это значит, что через двадцать лет у нее будет гораздо больше причин для огорчений.
Я очень люблю свою невестку и искренне к ней привязана. Эльжбета – милая, очень интеллигентная и, что не менее важно, управляется с моим ребенком. Когда я была молодой девушкой, по мне вздыхали двое маменькиных сынков, и я познакомилась с их матерями. Одной из них мне даже удалось сказать, чтобы она не опасалась, что я выйду замуж за ее сына, так как, хотя для нее он восьмое чудо света, для меня – всего лишь индюшиное яйцо. Тогда же я поклялась себе, что если у меня будет единственный сын, то я не буду такой матерью, как те. В день свадьбы сына я сказала Эльжбете, что дарю ей моего ребенка. Войтек, разумеется, ничего об этом подарке не знал, ведь мужчины вообще не знают, когда и чьей собственностью они становятся.
Теперь я подумала, что пока я здесь, то могла бы немного облегчить ей жизнь. В последнюю неделю я слишком обленилась. И я твердо заявила, что буду стряпать и делать покупки. Эльжбета пробовала протестовать, но я убедила ее, что делаю это предложение не с целью получить ее вежливый отказ и что я здесь буду развлекаться так, как принято на гнилом Западе, то есть лишь в выходные дни. В субботу и воскресенье мимо меня ничего не пройдет, а в остальные дни они могут выбираться с Войтеком куда хотят, лишь бы в шесть возвращались к обеду.
В первый день, когда я осталась одна хозяйничать, мы с Крысем немного прогулялись после ленча, потом я проводила его в школу на вторую пару уроков. Мое чрезмерное опекунство скорее всего объяснялось тем, что недалеко от школы находится торговый центр и Крысь хорошо знает туда дорогу.
В большом супермаркете я отважно взяла тележку и повезла ее перед собой по лабиринтам между набитыми полками. Найти нужное в этой массе самых разных товаров показалось мне невозможным, поэтому я решила сначала методически осмотреть все. Я обошла зал вокруг и, дойдя до кассы, вернулась. Если бы мне кто-нибудь в Варшаве сказал, что избыток товаров может вызвать такие неудобства, я бы рассмеялась. Но сейчас, рассматривая разноцветные блестящие упаковки с кошмарными голландскими надписями, не напоминающими ни один нормальный язык, я чувствовала себя тем ослом, который замер в растерянности даже не перед двумя, а перед десятью кормушками.
Мои колебания, должно быть, тянулись слишком долго, так как ко мне подошел продавец и что-то спросил по-голландски. Я попробовала объяснить, что я иностранка и хочу сориентироваться в этих товарах. Смущаясь, я путала английские и французские слова, бессмысленность которых ясно отразилась на лице молодого продавца. Ситуация была пиковая. И вдруг я услышала за спиной мягкий голос, спросивший по-английски: «Вы позволите вам помочь?» Затем голос что-то сказал по-голландски, и продавец исчез.
Моим спасителем оказался мужчина, которого я видела в N. читавшим газету на террасе кафе. Тогда он сидел, и я не заметила, что он такой высокий. Теперь, глядя на него, я должна была задирать голову.
Я объяснила, что вызвалась помочь невестке вести хозяйство и впервые пришла за покупками.
– А что бы вы хотели купить?
– Сама не знаю, – ответила я откровенно.
Это, должно быть, его удивило, так как он посмотрел на меня внимательно, а потом словно смутился. Только через минуту он спросил:
– Вы хотите что-то купить к обеду?
Как я могла ему объяснить, что вся трудность для меня заключается в том, что здесь все можно купить к любому обеду, какой бы я ни задумала приготовить, но, привыкшая к варшавским магазинам, где покупают не то, что хотелось бы, а то, что в данный момент есть, я не запланировала покупки.
– Да, я имела в виду покупки к обеду, – поддакнула я, – только не решила заранее, какой обед сделать…
Он долго и пристально смотрел на меня. Это был мужчина примерно моего возраста, с серыми глазами, под которыми залегли темные круги. У людей с таким цветом глаз обычно мягкий характер, но только не у этого. Он смотрел на меня с холодным интересом и явно критически. Под таким взглядом я почувствовала необходимость оправдаться.
– Меня удивил большой выбор продуктов, у меня в стране сейчас проблема с продуктами питания, – призналась я и сразу почувствовала себя еще хуже. Какого черта я говорю незнакомому голландцу о наших проблемах?
– А вы откуда приехали?
– Из Польши.
– Я так и подумал…
Бедность Польши теперь стояла у меня костью в горле. Все тут знают, какие мы сейчас бедные, даже организуют посылки, из Голландии через Европу постоянно движутся многотонные грузовики с дарами для Польши.
– Жаль, что вам в голову не пришел Бангладеш, – ответила я с раздражением.
– Не обижайтесь, пожалуйста. – Незнакомец взял мою тележку. – Ну так как насчет обеда? Могу я распорядиться?
Он изменился как хамелеон и сейчас казался вполне симпатичным.
– Конечно, – согласилась я. И добавила: – Если можете.
– Я могу не только составить меню, но и приготовить. – Заявил он и покатил тележку в направлении застекленного холодильного прилавка, где, уложенные на подносах, громоздились мясо, шницели, бифштексы, груды колбасных изделий.
– Теперь нужно сделать выбор с учетом необходимой экономии. Если мы купим дорогое мясо, добавки должны быть дешевле. И наоборот.
– О! – вырвалось у меня. Я почувствовала неподдельное удивление.
– На сколько персон обед? – спросил он, изучая содержимое прилавка.
– Трое взрослых и один шестилетний мальчик. Через десять минут мы стояли перед кассой.
Когда кассирша подсчитала стоимость покупок и подала мне чек, мне показалось, что его взгляд снова стал острым. Может быть, он забеспокоился, хватит ли у меня денег. Я достала кошелек и довольно бестолково начала перебирать неизвестные мне голландские банкноты. Мое незнание денежных знаков должно было вывести из терпения не только кассиршу, но и его.
– Могу я помочь? – Не дожидаясь ответа, он взял у меня из рук кошелек и быстро отсчитал требуемую сумму. – Купюры одинакового достоинства лучше складывать вместе, – сказал он, возвращая кошелек.