— Не подменяй понятия! Я её не предавал и не собираюсь! Я сделаю всё что угодно ради неё!
— Ради неё или ради себя?
Его будто плетью ударили.
— Что… что ты такое говоришь?
— Ты не хочешь её потерять. Насколько я понял, то, что ты её удочерил — огромное исключение и до сих пор ты никогда так не делал. И я вряд ли смогу понять те чувства, что ты испытываешь по отношению к ней. Так что не ври хотя бы самому себе. Ты хочешь перестраховаться и спасти её именно потому, что не переживёшь такую потерю. А что при этом придётся ей пережить — это уже вопрос второй.
Он замер, опустив голову, стиснув зубы, сжав кулаки. Будто злящийся на весь мир ребёнок, которому запретили делать что хочется. Ну, я по своим бабушке и дедушке помнил, что старики могли быть куда большими детьми, чем взрослые, так что не удивительно.
И следующая реакция Кассия тоже была совершенно детской.
— Можно подумать ты думаешь только о ней!
— Я этого и не говорил, — пожал я плечами. — Все люди эгоисты, и всегда думают о себе в первую очередь, так уж мы устроены. Я просто не скрываю этого. И сейчас я думаю вот что. Я не хочу жить, сожалея о том, чего не сделал. Я не хочу, чтобы рядом со мной была женщина, к которой я испытываю огромную вину. Я не хочу, чтобы рядом со мной моя женщина не могла чувствовать себя в безопасности. Чтобы боялась, что в следующий раз я не смогу её защитить снова. Чтобы её снедали разочарование, презрение, неуверенность, которые она бы выливала на меня. Разумеется, я думаю о Мо. Но как невозможно думать за другого человека, так невозможно и желать что-то за другого. А те, кто говорит иначе, врут. Окружающим или себе — уже не важно.
— Красивые и одновременно отвратительные слова, — хмыкнул Кассий.
— Так бывает, когда человек абсолютно честен.
Несколько секунд мы простояли в тишине. Хотя я действительно был готов броситься спасать Мо прямо сейчас, помощь Кассия была бы незаменима и, потратив уже столько усилий и времени, чтобы его убедить, я был готов подождать ещё немного.
И, наконец, старик поднял на меня слегка влажные глаза.
— Хорошо, что ты предлагаешь? Неужели действительно хочешь просто ворваться в Драконий Трон и вступить в бой с Луарием и теми Майигу, что он притащил?
— Да, — кивнул я. — Но не совсем.
Огромный, более чем двухкилометровый корабль Драконьего Трона, похожий на половинку огромной груши, нёсся на полном ходу сквозь облачный океан.
На борту было лишь пятеро. Я, Кассий, уже знакомая мне по вторжению во дворец природы семилетней давности Сальвия и ещё двое магов из числа восемнадцати сильнейших.
Экипаж был высажен в Преддверии Облачного Храма и всеми процессами старик руководил лично, используя пространственную магию в качестве множества фантомных рук.
Все мы стояли на капитанском мостике, напряжённые, молчаливые, глядящие в марево облаков. Предательство Луария поразило магов до глубины души. Если бы не тело Синорда с до сих пор не развеявшейся мировой аурой в ранах, они бы вообще вряд ли в это поверили.
Тем не менее, такие улики подделать было невозможно, а значит и не поверить в вину сильнейшего мага мира было невозможно. И, когда я объяснил свой план, все трое без промедлений согласились присоединиться, заставив Кассия в смущении потупить взгляд.
Вообще путь от Облачного Храма до Драконьего Трона даже на невероятно быстрых кораблях, защищённых от нападений драконов благословением Данброка, должен был занимать два — два с половиной дня.
Но Кассий, выжимая из возможностей корабля всё до последней капли, наплевав на риски перегрева и невероятно быстро износа деталей, а также вливая в двигатели собственную энергию, разогнал колоссальную махину почти вчетверо относительно его обычной максимальной скорости.
Так что прошло лишь немногим больше половины дня, когда вдалеке с помощью восприятия мировой ауры я ощутил парящую в пустоте башню.
Твердыня Драконьего Трона имела шестигранную форму и немного походила на Пизанскую башню. Если бы Пизанская башня была пять километров в высоту и километр в поперечнике.
Впрочем, по сравнению с кораблём, на котором мы летели, она не выглядела особенно внушительно. Да и даже моя драконья форма не казалась бы на фоне твердыни особо маленькой.