– Еще как может. Они прорываются…
Тут Хейворд произнес нечто странное; я резко развернулся и уставился на него. Уставившись на меня пустым взглядом, как в гипнотическом трансе, он пробормотал непривычным гортанным голосом:
– В Нергу-К’ньяне зажжены огни, и Наблюдатели ищут в ночном небе Врагов… ни’гхан таранак грит…
– Хейворд!
Я встряхнул его за плечи, и жизнь вернулась в его глаза.
– Провал в памяти, – прошептал он. – Я что-то вспомнил… но теперь снова забыл…
Сверху раздались новые протяжные крики, и он вздрогнул.
Меня вдруг озарила удивительная, невероятная догадка. У нас был путь к спасению, ключ к освобождению от зла – все это время Хейворд держал его при себе и не подозревал об этом!
– Подумай, – затаив дыхание, произнес я. – Подумай хорошенько! Что ты вспомнил? Что это было?
– Какая теперь разница? Это… – Он заметил выражение моего лица и понял, что оно означает. Затем он ответил – не быстро, не медленно, а словно в забытьи: – Кажется, я стоял на вершине горы перед алтарем Ворвадосса, огромное пламя озаряло тьму. Вокруг были жрецы в белых одеждах – Наблюдатели…
– Хейворд! – вскрикнул я. – Ворвадосс… взгляни! – Я схватил наполовину исписанный лист рукописи и прочел: «Дружественные людям божества сразились с враждебными захватчиками».
– Так вот к чему ты клонишь! – воскликнул Хейворд. – Тогда мы победили. Но теперь…
– Хейворд! – в отчаянии не отступался я. – Подумай о том, что ты сейчас вспомнил! Ты был на горе, где Наблюдатели искали в небесах Врагов. Враги – это наверняка они, твари. Предположим, что Наблюдатели их увидели.
Вдруг дом содрогнулся от мощного толчка: явно не ветер. Господи! Неужели моя догадка пришла слишком поздно? Я услышал пронзительную перекличку; дверь заскрипела, полетели щепки. Стало ужасно холодно. Нас отбросило к стене, я споткнулся и едва не упал.
Дом содрогнулся еще раз, как будто в него бил таран. Мои зубы клацали, я едва мог говорить. Меня окутывал черный морок, руки и ноги онемели. В водовороте тьмы я увидел бледное лицо Хейворда.
– Это наша последняя надежда, – выдохнул я, отчаянно борясь с темнотой. – Если Наблюдатели увидят Врагов, могут они призвать богов, дружественных богов? Ты… в той прошлой жизни ты был верховным жрецом. Ты должен помнить, как… призвать…
Дверь распахнулась и сломалась. Я услышал, как дерево разлетается на куски, но не отважился посмотреть туда.
– Да! – воскликнул Хейворд. – Я помню… было особое слово!
Он перевел испуганный взгляд с меня на тот неописуемый ужас, что терзал сломанную дверь. Я потянулся к плечам друга, заставил его повернуться:
– Думай, дружище! Ты должен вспомнить…
В его глазах вдруг вспыхнул огонь. Он наконец-то начал соображать.
Хейворд вскинул руки и принялся громко распевать что-то. Причудливые архаичные слова легко, плавно срывались с его языка. Но у меня не было времени любоваться – мой взгляд был прикован к ужасу, протиснувшемуся сквозь корявую дыру в стене.
Это была тварь с рисунка Хейворда во всей ее омерзительной реальности!
Головокружение и полуобморочное состояние не позволили мне отчетливо разглядеть ее. И все равно из моей глотки вырвался истошный вопль ужаса, когда в лихом водовороте тьмы я увидел чешуйчатый блестящий шар с извивающимися по-змеиному щупальцами, полупрозрачную бледную плоть, жуткую, покрытую язвами, и единственный фасетчатый глаз с ледяным взглядом мидгардского змея. Мне почудилось, что я падаю, кружусь и беспомощно лечу прямиком в объятия этих блестящих, беспорядочно раскинутых щупалец, – но я по-прежнему смутно слышал песнопение Хейворда.
– Ла! Рин таранак… Ворвадосс из Бел-Ярнака! Возмутитель песков! Тот, кто ждет во Внешней Мгле, Возжигатель пламени… н’гха шугги’хаа…
Он произнес Слово. Слово силы, которое едва расслышали мои истерзанные уши. Но я услышал и почувствовал, как Слово сияет и гремит по всему межгалактическому пространству, за пределами человеческого сознания и понимания, доносясь до самых далеких бездн. Нечто в первобытном мраке и хаосе услышало его, проснулось и явилось на зов.
Ибо внезапно, как гром с ясного неба, на комнату опустилась тьма, скрыв из вида бросившуюся на нас чудовищную тварь. Я услышал резкий, леденящий душу крик – и наступила гробовая тишина, в которой не было слышно даже неустанно накатывавших на берег волн. От нестерпимого холода мое тело раз за разом пронизывала резкая боль.
Вдруг из мрака перед нами появился лик, прикрытый, как вуалью, серебристой дымкой. Он было совершенно нечеловеческим, едва заметные черты его имели совершенно иной, нежели у людей, рисунок, прихотливую неземную геометрию. Но он не пугал меня, а, наоборот, успокаивал.