В прочности своей головы тот явно был уверен и даже не попытался увернуться. Очень зря.
Взорваться его башка не взорвалась. В отличие от прочного, но очень хрупкого тела кристального голема, череп животного был заметно более устойчивой конструкцией.
Тем не менее, смерть буйвола была зафиксирована на месте. Я ощутил, как продавливается под моим кулаком его лобная кость, глаза Майигу закатились, ноги заплелись и он нырнул головой в пол, так что мне осталось только перескочить через него.
Однако, так как останавливаться и правильно встречать лиса у меня не было времени, рыже-алый ублюдок налетел на меня, вцепившись клыками в моё плечо.
Хотя по сравнению с большинством Майигу лис был совсем небольшим, больше сотни килограммов веса, налетевших на меня на скорости болида Формулы-1, было вполне достаточно, чтобы лишить меня равновесия. Кубарем мы не покатились только потому, что я использовал мировой приказ.
Замахнувшись рукой, кости в которой уже во второй раз были сломаны от столкновения с буйволиным лбом, я со всей силы ударил лиса между глаз. Череп хищника был куда менее прочным, чем у буйвола, так что промялся на раз, после чего высвободить плечо из ослабевших челюстей уже было несложно, а приказы ветви исцеления тут же начали стягивать рваные раны.
К сожалению, вечно так продолжаться не могло. Хотя мировые приказы позволяли мне продолжать восстанавливаться после новых и новых травм, помимо мировой ауры на это уходили внутренние ресурсы тела. А человеческая форма была далеко не такой же выносливой, как драконья.
Пока что я чувствовал себя вполне неплохо. Но прекрасно понимал, что, если продолжу получать травму за травмой, тем более если они будут серьёзными то очень скоро почувствую усталость, она перейдёт в истощение, а затем мой организм просто откажет и я рухну, не способный пошевелить даже пальцем.
Проблема была в том, что сейчас я получал урон, даже когда атаковал сам. Укрепление тела не поспевало за его усилением. А это значило, что помимо сотни Майигу моим противником в каком-то смысле становился и мой собственный организм.
Я должен был закончить всё так быстро, как только возможно, и с минимальным ущербом. Сражаться в стиле берсерка, не считаясь с повреждениями, как я любил, было нельзя.
Нужно было постоянно мониторить ситуацию, просчитывать варианты, планировать траектории и контролировать силу ударов, чтобы убивать врагов, по минимуму вредя самому себе.
Сложно было вспомнить, когда я в последний раз оказывался в подобной ситуации. Моим «профилем» обычно были сражения один на один с сильнейшими.
И потому, что это было непривычно, это было ещё сложнее, ведь я не мог положиться на какие-то отработанные инстинкты или рефлексы. Приходилось просчитывать чуть ли не каждое движение каждого пальца, чтобы продолжать танцевать этот смертельный танец между десятков пытающихся прикончить меня врагов.
Подчинённые Пампонгомба погибали, но с каждым убитым я чувствовал, как тают и мои силы. Где-то на тридцатом я начал задыхаться, а на пятидесятом боль в мышцах, которую было не снять никаким исцелением, стала почти невыносимой.
При этом противники мои оставались почти не уставшими и, что ещё хуже, уничтожение половины «войска» четвёртого Отца не означало, что я вдвое облегчил себе задачу. Ведь сражаться со мной одновременно они все всё равно не могли.
Хотя с каждым убийством я будто бы продвигался всё дальше и дальше в усовершенствовании контроля над своими движениями, этого, похоже, было недостаточно. Всё шло к тому, что я проиграю, однако мысли о побеге, который в принципе ещё был возможен, у меня не возникало.
И дело тут было не в глупости и не в упёртости. Примерно на пятьдесят процентов причина крылась в том, что, слишком поглощённый боем, я банально забыл о том, что такая опция, как побег, была в принципе доступна. А другие пятьдесят были заняты странной мыслью, родившейся в глубине сознания где-то после двадцатого убийства.
«Я должен пройти этот путь до конца».
Появившись будто бы на пустом месте, эта идея стремительно захватила мой разум, и, помимо самого боя, я очень быстро перестал думать о чём бы то ни было ином. Забылся Аргиронт, забылась Амала, забылись Йирро, Эллиса, Мо, Шиито и все остальные.
Сейчас существовали только я и окружавшие меня враги. А ещё наши движения, наши атаки, наши финты, наши уклонения, уловки, хитрости, грубая сила, решимость, страх…
Я перестал чувствовать боль в теле. Она, хотя и продолжала нарастать с каждой секундой, будто бы оказалась отсечена от меня непробиваемым стеклом, за которым она могла творить всё что угодно, но ничего не могла сделать мне, стоявшему с другой стороны и наблюдавшему за ней.