И он застыл, как ледяная глыба. Только лицо стало не таким, как прежде, его жестокое и строгое выражение, нарисованное на холсте, упрекало холодно, сурово, гнетуще.
Затем повисла тишина. Мертвенная тишина, низвергающаяся с потолка. Дэнни чувствовал, как его сдавливают стены, как сердце закупоривает его глотку. В глазах жгло, слезы кололи, как иголки.
Дэнни испугался.
Но особенно Дэнни испугался опять остаться один. Он свалился на колени с края кровати, изо рта — слюни с рвотой, из глаз — иглы. Растревоженный желудок, перекрученные нервы, загнутый и скрюченный средний палец, слизь на полу. Дэнни заплакал. На четвереньках дополз до письменного стола, как до алтаря. Но слова так и не выходили. Одни хриплые рыдания, ослиный рев.
Человек-Призрак оказался всего лишь картиной. Плоской, двухмерной. Он тоже его бросил. Один. Один навсегда. Эта мысль окончательно сломила логику. И безумие открыло выход голосу.
— Не-е-е-ет! — выкрикнул он. И на этот раз слова сотрясли его. — Не бросай меня! Вернись! Я хорошо себя буду вести! Обещаю! Не бросай меня!
Человек-Призрак переместил взгляд вниз, посмотрев на маленького безумного единомышленника, стоящего на коленях перед алтарем. Глаза на каменном лице глядели на Дэнни с глубоким презрением.
— Верни-и-и-ись! Я все сделаю, что ты хочешь, обещаю!
Секунда — и узловатые руки Пожирателя вцепились ему в плечи. Дэнни раскрыл рот, лицо Человека-Призрака приблизилось к его лицу: глаза в кровяных прожилках, но черные, вязкие, как болото. От дыхания несло болотной гнилью, в пальцах крылась сила тысячи рук. Его голос бил по мозгам, словно отрывая внутренности от костей. Нечто сверхъестественное. Ужасное и властное. Сопротивление бесполезно.
— Тогда говори! — зарычал он.
Дэнни — глаза вылезли из орбит, зрачки расширились — закричал:
— Они негодяи, негодяи, негодяи! Они все негодяи, и я их ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Человек-Призрак ослабил хватку, рот закрылся, и на лице нарисовалась злобная довольная усмешка.
— Молодец, Дэнни. Теперь мы с тобой можем играть. Но я лишь просил тебя назвать всех негодяями, а ты добавил, что их ненавидишь, ненавидишь, ненавидишь всех!
Тишина.
— Я… я не хотел сказать, что…
— Тсс! — остановил его Человек-Призрак. И Дэнни наклонил голову, как делают собаки, принюхиваясь к запаху палочки. — Нехорошо, что Дэнни ненавидит всех. Если Дэнни ненавидит всех, то Дэнни перестанет быть умницей, а мы не хотим, чтобы это произошло, да? — сказал Человек-Призрак, приподнимая правой рукой грязное лицо ребенка.
Дэнни громко шмыгнул носом, помотал головой в нервной лихорадке. Человек-Призрак прижал его, вынуждая смотреть в свои грязные глаза:
— Я могу ненавидеть за тебя, хочешь?
Вытаращенные глаза Дэнни сверкнули.
— Я правда могу делать это, я сделаю это для тебя, потому что люблю тебя. Но ты не должен мешать мне, договорились?
По щекам Дэнни текли слезы, в этот раз не причиняя боли. Он кивнул, не переставая плакать. И впервые ему удалось выдавить из себя волшебное слово, не скорчив лица:
— Спасибо.
— Мы — братья, не забыл?
Человек-Призрак поставил левую ногу на письменный стол. Потом правую. Комната наполнилась колючим запахом масляных красок. Провел узловатыми руками по потертой и потной одежде, в воздухе стояла пыль. А в комнате — холод, арктический холод, необычный, угнетающий. Спрыгнул со стола на пол и за руку поднял Дэнни на ноги, желая видеть его перед собой. И Дэнни смотрел на него, парализованный от изумления, смотрел на своего идола, на воплощенное божество, своего мстителя — своего брата.
Человек-Призрак протянул ему руку.
— Наш договор — наш секрет.
Дэнни пожал его ледяную твердую руку. Рядом с ними — картина. И только переполненные ужасом адские свинцовые тучи висели в небе неподвижно и свирепо.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
7 мая 2006 года, 13.00
Клетка разъедена ржавчиной, пальцы Алисы медленно, слегка касаясь, пробегали по сетке, руки дрожали.
— Она… я… мы кормили кроликов травой… они подходили, прижимали мордочки к решетке…
Стефано больше не пытался делать вид, что ничего серьезного не происходит. Разум и душа Алисы исторгли темный запутанный и тревожный клубок. Стефано старался понять. И единственный путь, который мог бы привести к пониманию, — выбор правильных вопросов.