— До свидания.
На мгновение Стефано подумал сделать третий звонок, Алисе.
Реджио-Эмилия — это провинция стариков. И подумать только, что Джанни Родари воплощал свои революционные идеи именно здесь, — Алиса изучала его. И все же с того давнего времени, кажется, тут не произошло ничего особенного. Или, может, все дело в ее настроении?
Дэнни Поссенти… Как он выглядит? Узнают ли они друг друга? Как он оказался в клинике? Но главное, почему его держат там столько лет?
Вопросы скользили по поверхности. Но снизу, под кожным покровом мыслей, кололись шпильки: брат Дэнни (или кем бы ни был тот человек), где он?
Дэнни находился в своей комнате. Не верилось, что это был Дэнни.
— Дэнни Поссенти? — спросила их медсестра.
Ответили «да». Они искали именно Дэнни Поссенти.
— Бедненький! — сказала санитарка. — Его привезли в приют для бездомных после исчезновения отца. И мать его тоже умерла, вот несчастье. Потом он сбежал оттуда, воровал, чтобы не умереть с голоду, и разговаривал сам с собой. Он никогда и пальцем никого не тронул.
Это правда. Дьявольская правда.
Никогда и пальцем.
Дэнни выпускал на людей полчища дьяволов.
Но никогда и пальцем. Никого.
— Вы учились с ним в одном классе? — спросила санитарка.
Алиса кивнула, идя по коридору болезненно-зеленого цвета, без окон. Из-за дверей доносились причитания, шепот, там умственные раны нагнаивались, проникая из щели в щель, из двери в дверь, из мозга в мозг, разъедая логику.
— Не знаю, захочет ли он говорить с вами, сомневаюсь даже, что он вас узнает, к нему никто ни разу не приходил. И к тому же он не разговаривает как нормальные люди, всегда кажется, что он произносит считалочки, в большинстве своем бессмысленные. — И она открыла дверь. — Доброе утро, Дэнни. Что скажешь? У нас сегодня гости!
Дэнни даже не повернулся.
— Я ухожу, но до конца дверь не буду закрывать, при необходимости позовите меня. Нельзя оставаться здесь больше двадцати минут, прошу вас.
Им хватило и десяти.
— Дэнни… — промямлила Алиса, язык точно окаменел.
Дэнни все еще не оборачивался. Его профиль выглядел странно, примитивно. Волосы неряшливо висели, закрывая только верхушку черепа, остальная часть полностью оголена, словно его сверхчеловеческий лоб — радиоактивная пустыня. На нем был простой спортивный костюм, мятый. Он смотрел в окно.
— Дэнни, мы…
Дэнни повернулся. Слова застряли у нее в горле. Этому старику не могло быть двадцать семь лет. Даже в шутку. Впалые глаза, потухший, безумный взгляд. Старая морщинистая кожа плохо прилегала к высохшему черепу неправильной формы.
Но это — Дэнни. Алиса была в этом убеждена. Лицо Дэнни, пережившее атомную бомбу судьбы.
— Дэнни, ты помнишь меня?
Дэнни посмотрел на нее невидящим взглядом. Потом странная волна прокатилась по его лицу, зажгла ею, размыла, как вода размывает рисунок, обезобразила его. Рот распахнулся в пронзительном крике, в ультразвуке боли, глаза сделались большими, кровожадными. Больными.
Стефано загородил Алису собой, защищая ее. Но Дэнни не поднялся. И перестал визжать. Затеребил руками, именно тогда Алиса увидела их. Пальцы свисали безвольно, но не оставались в покое, Дэнни перегибал их сверх положенного. Опухшие, недееспособные, они были в синяках, вместо ладоней — лоскуты из плоти и крови, приделанные к запястьям.
— Дэнни, я не причиню тебе бо…
Дэнни засмеялся, и его смех прозвучал в комнате сухим, злобным лаем.
— Мы помним о тебе. Ты дала нам тетрадь, ты не издевалась над нами. Лукрецию он убил, а тебе сохранил жизнь!
Стефано ощутил боль в пояснице — от ужаса. Алиса задрожала, ноги ослабли, но она цеплялась за логику. Дэнни не монстр, и она должна узнать.
— Кто «он»? Дэнни, кто «он»?
Дэнни прислонил кровоточащие лоскуты к подлокотникам сиденья. Встал.
— Медсестра! — закричал Стефано, высунувшись в коридор, на лбу выступил пот.
— Он — это он. И больше никто. Страшное существо — знамение страха и слез торжество.
Алиса отошла на шаг назад, спиной коснувшись стены. Сглотнула вязкую слюну, проглотив и собственное сердце. Она должна была узнать.
— Дэнни, скажи, как его зовут… Погибли четыре ребенка.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а!
Дэнни поднес лоскуты к лицу, грязными ногтями принялся расцарапывать кожу. Лицо превратилось в плохо порубленное мясо. Дэнни орал, безумно кружась: