Последние сны, которые я испытала ранним утром, перед тем, как выбралась из паутины сна, были фрагментом Хайка.
Уже не просто мертвая девушка.
Еще и юноша. Я смотрела сверху. Он лежал далеко внизу меня, то ли в колодце, то ли в яме. Густые черные волосы стали блестящими кудрями вокруг его головы, где вытекла кровь.
Парень был мертв. И я ощущала это с радостным смехом, жутким триумфом.
От воспоминания меня мутило.
«Хайк — очень плохой».
Хайку снилась смерть и убийства, и это его радовало. Это были не кошмары, они были слишком… радостными. Сильные эмоции показывали, что фрагменты были не просто фантазией, а отголоском реальности. Сны от воспоминаний. Жутких воспоминаний. Они давили на меня, и желудок мутило.
Я не переживала из-за проекта. Это был просто перевод слов. Но я не хотела помогать Хайку. Я не хотела снова быть возле него.
Я подавила тошноту, смогла усидеть, пока комната переставала кружиться. Я прижала большие пальцы к носу возле глав, чтобы голова не раскалывалась. Это немного помогло.
Желание пойти в туалет пересиливало смущение от мысли, что Кен увидит меня растрепанной после сна. Я пошла, спотыкаясь, в ванную, проглотила три ибупрофена без воды. Марлин заставляла меня пользоваться особым шампунем, и он холодил руку, но не помог гнезду на моей голове. Зато запах был приятным.
После пары минут борьбы с колтунами с помощью мокрой расчески, я стянула волосы в аккуратный хвост.
Мне нужно было отвести папу в туалет. Порой он обмачивал кровать, если я давала ему спать слишком долго утром.
Боль в голове стала слабее, и я рискнула опуститься на колени у кровати.
— Пап, — сказала я. Движений не было. Я пощупала его под одеялами, и было удивительно мягко. Я сорвала одеяло. Под ним были свернутые штаны пижамы и подушка.
«О, боже».
Я выбежала за дверь и врезалась в знакомый серый свитер, скрывающий твердый и теплый живот.
— Уф, — сказал Кен, поймав меня за плечи, — ты вообще смотришь, куда идешь?
— Папа! — сказала я ему, сердце грохотало. Его утренний запах был чуть горьким, и я невольно вдыхала глубоко, наслаждаясь этим.
— Он ушел около десяти минут назад, — глаза Кена потемнели, он удерживал мой взгляд, и грань между зрачком и радужкой пропала. Черные глаза, как у зверя. Я вспомнила хвою на земле в лесу, силы в ногах. И мох с землей на языке. — Он вел себя адекватно, знал свое имя, дату, и что это твой дом. Он сказал мне не будить тебя и ушел. Я не мог возразить.
— Тебе не хватило его срыва прошлой ночью? — я сжала кулаки. Я еще раз глубоко вдохнула и закрыла глаза. Избиение Кена не вернет папу. — Я должна найти его. Его прояснения не длятся долго.
Я попыталась обойти Кена, но его руки на моих плечах удержали меня на месте. Я подняла голову, увидела, что он нюхает воздух, а потом он пронзил меня взглядом, и я сжалась.
— Не так, — хрипло сказал он.
«Ой, точно», — я спала в футболке и нижнем белье. Я надеялась, что футболка хотя бы скрывала мои трусики, но не могла отвести взгляд от Кена и проверить. Моя шея покраснела, румянец грозил покрыть все тело.
Кен гулко рассмеялся. Тепло охватило меня, мурашки покрыли открытые места. Длинные ресницы опустились, и его глаза стали темными полумесяцами, которые едва выдавали движение его глаз, пока он разглядывал меня с головы до пят.
Ладони на моих плечах медленно развернули меня и толкнули в открытую дверь моей спальни. Он закрыл дверь между нами. Он управлял собой.
Папа мог лежать где-то в канаве. Или петь энку, почти обнажившись, в фонтане на площади. Не было времени смущаться перед Кеном.
Я порылась в почти чистой одежде в куче возле шкафа. Я вытащила первое, что ухватила: джинсы, черную толстовку с короткими рукавами и вышитым губаном на спине. Еще один подарок мамы.
Я снова была у двери, спустилась и поняла, что Кен шел за мной. Он успел уложить волосы в шипы на макушке, надел черные джинсы, хотя я не знала, где он их взял, ведь пришел ко мне без сумки.
— Ты не обязан идти, — сказала я.
— Двое проверят больше территории, — он серьезно воспринимал роль сиделки.
— Я найду его, жди здесь, — бросила я через плечо. Но Кена за мной уже не было.
Он был почти вдвое ближе к почтовому ящику в конце дорожки. Он снова нюхал. Я замерла. А он повернулся, пробуя воздух вокруг себя. Это должно было выглядеть глупо, но в его мышцах копилась энергия, он словно сдерживался. Был как тучи перед дождем.
Как я не заметила, что его волосы доставали до шеи? Или какими острыми были его плечи?
— Он пошел по той улице, — сказал Кен. Я покачала головой. Серьезно? Он мог учуять папу?
Я указала в другую сторону.
— Он почти всегда пытается вернуться в наш старый дом в Тригарде. Он явно пошел на юг.
Кен шагнул ко мне, его черты были острыми от подавляемой энергии.
— Ты — какая-то проверка? Совет это подстроил? Что я должен доказать…
— Я не знаю, о чем ты, — рявкнула я и шагнула в сторону, но Кен оказался передо мной. Я моргнула.
— Я пришел сюда не ради бед. Я показываю желание помочь, — низко прорычал он.
— Ты меня серьезно пугаешь. Мне нужно найти папу. Дай пройти.
Лицо Кена лишилось эмоций. Его глаза расширились, уже не были гневными полумесяцами. Но они все еще были черными, ни капли белого.
— Я знаю твоего отца, Кои. Я не знаю насчет тебя, но с ним все понятно. Даже если ты не знаешь, а не притворяешься, ты должна понимать, что я не такой, каким выгляжу. Я могу его найти по запаху.
Кен повернулся в другую сторону. Что с ним такое? Я вырвалась из его оков. Ладно. Я не знала, куда именно ушел папа. Но мне нужно было двигаться, чтобы не взорваться.
Кен источал ту же надежность, что и Марлин, словно всегда знал, что делать. Я была королевой отрицаний, но не могла отрицать, что что-то с ним не было нормальным. Что-то не было нормальным в том, что можно было видеть сны других людей и понимать, что делаешь это. Знать, что некоторые сны были просто кошмарами, а некоторые — воспоминаниями о злых поступках.
Я пошла по дорожке глубже в соседний район, минуя территорию школы. Я не видела нигде следов лиловой пижамы отца. И он не прятался в колючих кустах у ограды. Но я шагала за Кеном, указывающим кивками направление.
Кена было невозможно игнорировать. И дело было не в том, что его глаза вызывали у меня трепет. Он не был нормальным. Он мог быть таким, как я. Я бы выбрала его президентом своего клуба, если его нюх найдет отца.
Мы прошли школу и попали в небольшой район магазинов. Его не было видно. Я резко замерла, но грация не подвела Кена. Он остановился плавно, даже не задыхался от быстрого темпа ходьбы.
— Куда теперь? — я указала на основные перекрестки у магазинов.
Кен склонил голову к моему уху и глубоко вдохнул. Я отпрянула.
— Что такое?
— Твой запах очень сильный, смешивается с запахом твоего отца. Я пытался различить их, — он приподнял бровь.
— И? — я топнула ногой.
— Сюда, — он указал на остановку для автобусов, едущих к колледжу.
«Нет, прошу, нельзя, чтобы папа сел на автобус».
Прикосновения к папе не давали мне кошмары, но порой я видела свои сны.
Как-то в пятницу, когда я была подростком, после того, как я стала видеть фрагменты, я была в его доме и упала с лестницы подвала с шестью пачками бутылок колы. Он убирал осколки стекла и промывал рану на моем колене, вел себя сдержанно, но ему пришлось задеть мою голую кожу.
И той ночью, когда мне снились фрагменты, собранные у одноклассников, был и темный сон, кошмар.
Я проснулась уставшей. За завтраком папа спросил меня, с кем я обедала вчера. Я знала, что что-то не так — папа никогда не спрашивал о друзьях или школе, это делала мама. Я рассказала о своей лучшей на тот момент — и единственной — подруге Лисе.
В следующий понедельник в школе Лиса не сидела со мной на английском. На физкультуре она избегала моего взгляда. На следующий день ее не было в школе.