– Бог в помощь, – прозвучал у него за спиной тихий, и как казалось, чрезвычайно грустный голос.
Козорезов, продолжая выворачивать наизнанку все полости пальто, глухо предостерегающе зарычал, как дворовый пёс, которому внезапно помешали откапывать давно припрятанную кость. Но выяснять, кого там снова к нему в квартиру занесло, ему решительно было некогда, ибо сюжет уходил всё дальше, и надежды вернуть его таяли с каждой минутой, а то и секундой.
– Увы, – голос явно совершенно расстроился, послышался глубокий тягостный вздох, полный неизбывной внутренней муки, – но там у вас ничего нет.
– В Рим туда, – не глядя махнул писатель рукой в сторону комнаты.
– Я проверял. Ничего, – в голосе послышались слезливые нотки.
При этих словах Валера застыл в позе статуи вора-карманника. Но в следующее мгновение мысль о том, что некто рылся в его пальто, да ещё не где-то в общественном месте, а прямо у него дома, взбесила его на столько, что он вновь ожил и, резко обернулся. Его взгляд, подобно боевому лазеру, мог бы сокрушить сейчас любую броню, но упёрся в нечто совсем уж несуразное даже на фоне хрипатого центуриона.
Перед ним стоял оборванец, явно давно не бывавший не только в бане, но даже в простом душе. Одет пришелец (если это можно было именовать столь благородным словом – одежда) оказался в грязные тряпки, когда-то в далёком прошлом представлявшие из себя тунику, до совершенного непотребства разбитые сандалии, а плечи кутались в, по всей вероятности, украденную у какого-нибудь пастуха, вонючую козлиную шкуру.
Лицо незнакомца оказалось под стать его наряду. Было оно давно не бритым и не мытым, уголки губ безнадёжно опущены, как и кончик мясистого носа. Спутанные грязные волосы, не давали возможности определить ни их первоначальный цвет, ни фактуру. И только в невероятно голубых глазах ещё таился живой блеск. В общем, счастливым незваный гость никак не смотрелся, да таковым и не был.
– Я мог бы вам одолжить, – незнакомец протянул руку, на повёрнутой кверху ладони лежали несколько тёмных кружков, – только боюсь драхмы у вас здесь не в ходу.
– Серебро? – Хищно прищурился Валера, прикидывая, возьмут ли в ломбарде древние монеты.
– Серебро, – легко согласился пришелец, – только в ломбард с ним нельзя.
– Почему? – Удивился Козорезов, уже потянувшийся было за старинными кругляшами.
– Нельзя, – с грустью в голосе повторил гость, – они полицию вызовут. Те начнут разбираться, откуда, мол, артефакты. Решат, что вы курганы незаконно раскапываете. А как вы невиновность докажете? Сообщите им, что монеты вам древний грек лично вручил?
– Так и есть же, – кивнул Валера.
Оборванец безнадёжно махнул свободной рукой, покачал грязной головой и спрятал свои драхмы куда-то за пазуху.
– Тогда и вовсе нипочём не отстанут. Упекут в палату номер шесть. Говорить правду, дорогой Валерий, конечно, легко и приятно. И в этом я согласен с героем одного из ваших классиков. Но далеко не безопасно, в чём тот же герой, как известно, убедился на собственной шкуре очень скоро. А сюжет тем временем сгинет безвозвратно.
Оба замолчали. Как пишут в таких случаях и классики и начинающие – повисла звенящая тишина. Козорезов смотрел на грека, грек смотрел на Козорезова.
До Валеры медленно, учитывая всё ещё воспалённые после вчерашнего мозги, но дошло, что этот субъект как-то причастен к исчезновению его ненаписанного шедевра, или знает, куда тот подевался. И это надо было срочно разъяснить. Но гнать лошадей не стоило, а то сбежит в Рим вслед за гладиатором и ищи-свищи. Подойти к допросу следовало аккуратно и методично. Начнём с самого простого, решил он, и без нажима, даже, можно сказать, дружески спросил незнакомца:
– Слушай, мужик, а ты, собственно, кто такой?
Тут на его глазах произошло чудесное преображение. Оборванец приосанился, выпятил грудь и даже, как показалось, увеличился в размерах. Хоть он и не стал чище и опрятнее, но, вне всякого сомнения, выглядел теперь фигурой значительной, требующей к себе должного уважения. Голубые глаза оживились чудесным внутренним светом. Он упёрся левой рукой себе в бок, а полусогнутую правую поднял ладонью к себе и резко выпрямив в театральном жесте громко провозгласил:
– Я Муза! – Но вдруг, словно сам, смутившись подобного пафоса, тихо добавил: – Вот так как-то.
Наверное, он ожидал, что Валерий рассмеётся, потому что весь напрягся и неотрывно смотрел в лицо писателю. Однако, никаких признаков веселья тот не проявил. Напротив, очень серьёзно разглядывал гостя целую минуту.
– Так это, – наконец заговорил он, – музы вроде как бабы, в смысле, женщины… Нет?