– Хорошо… Хорошо… Э-э-это что такое?! Ульян! Клянусь, я однажды отрежу тебе уши! Или из дружины вон выгоню коров пасти! Как это понимать – у тебя в строю боец без оружия!
– Этого… этого… этого тоже… Нет, последнего отменить – точно притворяется. Ты же ведь дуру гонишь мне, да, мужик?! Так, нет?! Амет! Этого дурака под твою ответственность! Раз он клянётся, что не может ходить, я хочу, чтоб ты поднаторел его бегать! Пусть летать научится! И не позже, чем завтра!
– Ну и рожа у тебя, родной… А ты не стесняйся – вон, как с Найгом закончит, ты к лекарю обратись; скажешь, я послал. Так ведь и глаза можно лишиться…
«Раздав всем по серьгам» главный наконец добрался и до строя, в котором уже не стоял, а держался за воткнутое в землю копьё Ю. С необъяснимо плохим предчувствием парень увидал, как его командир елозит за спиной ктитора и что-то тому на ухо шепчет, то ли оправдываясь, то ли науськивая. Решив, что это уже просто в голове мутится, Ю стиснул зубы, схватился за древко крепче и поглубже вздохнул.
А жар от битвы-то давно уж спал; бока сводит судорогой, начинает лихорадить…
Раньше взор Бориса летел, как птица, лишь слегка задевая головы. Побитых и усталых он за жизнь насмотрелся и даже люди с кошмарными ранами не вызывали теперь в ктиторе ничего, кроме арифметических прикидок. Когда же он, однако, перешёл уже в хвост собравшихся, внутри него всё же дрогнуло – не от жалости, а всё от той же арифметики, не обещающей ничего хорошего.
– Мда… – И не слушая, чего там лопочет десятник, Борис оглядел оставшихся бойцов не как командир, а скорее как тот же лекарь, опустивший руки. – Любопытно… Да заткнись ты уже!
Отделавшись от глупого попутчика ктитор подступил к пехотинцам ближе; глубокие глаза мазнули по порезам, по запёкшейся и не совсем крови; по дрожащим рукам и ногам; по порубленным щитам и копьям, что уже не лучше обыкновенных шестов.
Лишь немногим долее взор ктитора задержался на парне с клеймом раба: перед ним оказался человек, пусть и не смертельно, но раненный во множестве мест, включая голову; со стрелой в ноге… и тревожной колотой раной в животе. Борису даже пришлось сделать усилие, дабы выражение его не изменилось: малый этот держится только на силе молодости; сам бы он уже вовсю бил в колокола…
Размышления прервал голос из-за спины:
– Кир Борис… Вы просили сразу же подойти, как освобожусь…
Среди «пылёты» мелькнула фигура, которую почти невозможно представить на поле боя, и всё-таки – в серых, но не знающих ни грязи, ни заплаток тканях появился Лег. Мазнув взором по бойцам без особого любопытства перед ктитором гах обозначил вежливый поклон.
– А?! А-а-а, ага… – Борис чуть дрогнул, будто его прервали при важном шахматном ходе. – Лег… ты-то мне как раз и нужен! Ну-ка подь сюды…
Таинственные и полные серьёзности, ктитор и гах стали прямо у всех на глазах шептаться, искоса поглядывая на ждущих их ратников. С подлой дрожью Ю заметил, как несколько раз Борис, а потом и Лег глянули вроде бы прямо на него… Наконец закончив совещание Лег с поклоном отступил, а Борис, жутко сверкая очами, напряг глотку:
– Так, командиры! Слушай меня! Вот этих всех, – его перст провёл по ряду побитых, словно карандашом перечеркнул, – а так же тех, кого я отметил ранее – сперва на приём к гаху, а потом в ночной караул! Остальным разбиться на отдых и быть на стрёме! Шевелись!
На краткое мгновение вместо летучей суеты ктитору ответила тишина… Боясь повернуть голову боковым зрением Ю приметил, как старшие из его отряда, кто из бывалых, мрачнеют ещё больше, на их и так тёмные лица будто падает тень…
С единственным ударом сердца миг этот прошёл и рявкнуло многоголосое:
– Есть!
***
Как ктитор, словно судья, вердикт огласил, мужики стали расходиться. Кто уверенно, себе на уме, кто боязливо косясь на старших. Вереница же назначенных на караул потянулась за ответственным десятником. Оказавшись и тут в хвосте Ю с вновь непонятной для себя тревогой наблюдал, как люди, половина которых не могла бы уже и щита до груди поднять… а некоторые и откровенно доходяги, хоть сейчас могилу копай!.. проходят в палатку Лега, немного задерживаются там, а затем появляются бодрые и порозовевшие! Правда почему-то с ещё более мрачными минами…
Кто быстро проскакивал, кто находил повод побыть в шатре подольше… Наконец очередь доползла и до Ю. Оказавшись под тентом юноша сразу подвергся осмотру хмурых дядек, служек гаха. Сам Лег, совершенно ко всему безразличный, что-то писал на бумаге на установленном в уголке походном столике. Даже утра не дотерпел, свечи не пожалел…