День прошёл, минул и следующий. Пленников не кормили, не давали прикрыть срам, не позволяли опорожниться отдельно. Спали разве что малыши на руках матерей, остальные быстро обзавелись тёмными мешками под глазами. Однако никто не сделал и попытки побега, даже самой тёмной ночью, когда звёзды и луна скрылись за тучами. Напускная леность стражников казалась неестественной, будто те, как хищники, только и ждали момента наброситься на кого-нибудь и растерзать!
Находя крохотную радость, что не видит среди унылых лиц знакомых, Ю старался не хныкать и не жаловаться, хотя было о ч е н ь трудно. А когда на третий день некоторые проголодались уже настолько, что осмелели просить у пленителей, всю группу разом, одного за другим забили в колодки и на верёвке, как животину, повели в чужие земли. Почти никто из них родного дома уже не увидел.
Глава 2
Ю думал часто и о многом: откуда нагнали всех этих людей – неужели с окрестных деревень? Как там Стародуб – наверное в осаде… И конечно же о семье. О себе он почему-то не беспокоился, была какая-то, возможно наивная уверенность, что не замучают; что он нужен, ценен уж хотя бы силой и молодостью. Да и когда одному из припадочных пленных отрубили голову, от чего бабы вокруг обомлели, стражника этого их старшой тихо отвёл в сторонку и как-то недобро с ним разговаривал…
Дни бежали один за другим, грызущие кожу колодки становились будто тяжелее и тяжелее… Страшно бытие невольником: постоянные избиения, унижения; бесконечный голод, грязь, вражда меж собой за крохи и даже заискивающее отношение к пленителям. А уж когда случилась болезнь… Ю понимал плохо, но примерно через месяц с чем-то добрались до города с высокими каменными стенами, в который не вошли а встали лагерем в предместьях. Был там собран рынок людей и каждого из уже замученных и отощавших выводили и рассматривали, как коня или свинью. Ю самого несколько раз глядели, проверяя всё, от зубов до всей кожи, даже на заднице. Однажды им заинтересовался какой-то то ли дож, то ли кир с развратным лицом и Ю потом глубочайше благодарил Всевышнего, что попал в другую группу прежде, чем тот извращенец сделал своё предложение.
Ну а когда новые хозяева посадили купленных в клетку и повезли… Спустя ещё примерно месяц голодной и холодной дороги прибыли к какой-то крепости, где свой ктитор, Борис, свой гах, Лег, где всё чужое… Поставили на левое плечо больнючее клеймо, палками и плётками ещё раз объяснили, кто они теперь есть и зажил Ю рабом без всякой надежды: от рассвета до заката бесконечная работа; избиения, унижения, угнетение. А один из мужиков, который с ним в плену был, как-то договорился с ответственным и сам заделался надзирателем! И часто хлестал Ю розгами по спине; а иногда и по лицу!
Работал Ю на каменоломне, на лесоповале, когда везло – в усадьбе, а спустя два года, где ласковым словом, а где настырностью сумел пробраться в услужники к замковому кузнецу Гавриле, где, почитая это за великое благо, хотя бы дважды в день питался, по пути работая, конечно, сутки напролёт, тем избавляя от тяжких и грязных занятий его сыновей.
Так минул ещё год и отметил Ю уже свои девятнадцать; повзрослел, даже возмужал. Раньше Ю был открытым и добрым, но теперь изменился… хоть и не потерял в сердце совестливости.
Особенно в последнее время Ю заматерел, так как Гаврила, мужик и с собой и с другими строгий, буквально заставлял его быть жёстче и от души лупил, когда замечал, что Ю проявляет слабость! Кузнец этот с тяжелеными руками не терпел соплей и заставлял Ю быть в собственном понимании сильным, ничуть не стесняясь ломать его характер. Доходило даже до того, что когда сыновья Гаврилы задирали Ю, тот потом ещё и сам колотил Ю – мол слабо отбивался, не слишком шибко давал сдачи!
– Дурак ты, Ю! Последний раз предупреждаю – ещё увижу, как ты стерпел тычок или подножку – выбью из тебя всю дурь вот этой вот самой киянкой! Клянусь! Не беси меня!
И хотя Ю частенько ходил в синяках так, что люди, глядя на него, кривились, он не очень огорчался: во-первых жилось ему и тяжелее, чем у Гаврилы, а во-вторых сынки Гаврилы иной раз терпели от бати ещё пуще!
***
К сожалению даже и такая сравнительно покойная жизнь не продлилась долго: снова зачалась в о й н а… Поползли, побежали, а потом и полетели слухи, что ктитор Борис опять с кем-то решил воевать. Или с ним собрались… Вновь, как и три года назад, Ю почувствовал ту самую атмосферу наступающего шторма, что сперва дует холодком… но вскоре ка-а-ак жахнет бурей! Редеющие обозы, серьёзные лица, прячущиеся клады и набивающиеся под завязку закрома… По несчастливой случайности в один такой день, когда ворота крепости покинул очередной обозник с каким-то своим нехитрым скарбом, по поручению Гаврилы Ю шёл к замковой кухне – уже и не упомнить, зачем – да и попался на глаза Найгу! Младший сын Бориса, белобрысый голубоглазый юнец своими выходками иногда заставлял покрыться потом и местного палача, отчаянного пьяницу! Вот и тогда, может не с той ноги вставший, а может и не удовлетворившийся очередной утопленной кошкой Найг положил глаз на слугу, идущего мимо и старательно избегающего его взглядом.