— Вам кажется нормальным, что она меня бросит?
— Я вам возмещу убытки, старина.
— Вы что, настолько богаты?
— Я в порядке.
— Послушайте, Малькольм, я не скрою от вас, что у нас с Патрицией в последнее время что-то разладилось... и, признаться, если она пожелает начать свою жизнь сначала с типом, подобным вам... может быть, я бы и согласился. Только эта Патриция стоила мне больших денег, особенно поначалу, чтобы создать ей имя...
— Если вы не заломите слишком большую цену...
— Мне нужна одна услуга... очень большая услуга... и достаточно опасная, не скрою.
— Да? Опасная до такой степени, что...
— Да.
Казалось, что шотландец заколебался.
— Если я вам окажу эту услугу, вы отпустите мисс Поттер?
— Даю слово.
— По рукам. И что нужно сделать, старина?
— Приходите ко мне сегодня в десять вечера, и мы все , обговорим.
Когда они убедились, что Макнамара ушел, Девит восторженно воскликнул:
— Это обалдеть, что водятся еще такие!
— Сразу видно, Питер, что вы не были никогда влюблены.
— Да уж, конечно, не до такой степени, чтобы поверить вам на слово, Джек.
— Именно это я и хотел сказать.
Глава четвертая
Патриции плохо спалось этим утром. Она прилегла, чтобы как-то восстановить силы, подточенные ночным пребыванием в полицейском участке. Как только она закрывала глаза, ей грезились пейзажи Шотландии. Она видела себя в твидовом костюме, сапогах, еле поспевающей за Малькольмом, который таскает ее по холмам, чтобы «показать» ветры своего края. Малькольм... Она уже не обманывала себя больше, что не любит этого великана-шотландца. Но она знала также, что не будет его женой, потому что Джек никогда не позволит этого. Бедный Малькольм, он воображает, что можно все устроить путем кулачного боя здесь, в Лондоне, точно так, как в Томинтоуле. Думая о том будущем, в котором ей отказывала судьба, она представляла себе, как бы в противовес, что же уготовано ей в ее предстоящей жизни по принуждению рядом с Джеком. Накатывала волна отвращения, и она всерьез подумывала о самоубийстве, до того воротило ее от теперешнего существования после встречи с Макнамарой... В конце концов она заснула тяжелым сном, где Малькольм во главе с отрядом шотландцев захватил квартал Сохо, чтобы се спасти. Она проснулась от собственного крика в тот момент, когда ее возлюбленный в разгар битвы схватил Дункэна за глотку и занес над ним шотландский меч [1].
Дункэн стоял рядом с постелью и с любопытством разглядывал Патрицию.
— Это... это вы?
— Что, беспокойный сон, дорогая?
— Эта ночь в полицейском участке меня просто доконала.
— Вы, кажется, меня упрекаете? Но вините лучше себя.
— Почему?
— Если бы вы вели себя поумнее, то помешали бы вашему услужливому кавалеру устраивать цирк!
— Малькольмом не очень-то поруководишь!
— Ах, уже Малькольм?..
— Я хотела сказать...
— Я отлично понимаю то, что вы говорите, Патриция. Вам этот молодой человек очень нравится, не так ли?
И вдруг мисс Поттер взбунтовалась, ей по горло надоело дрожать от страха, вечно подчиняться ему. Она посмотрела Джеку прямо в глаза:
— Очень.
— И... очевидно, поэтому вы ничего не сделали, чтобы его лишили денег?
— Я не воровка!
— Кто вы есть или кем вы должны стать — это решать только мне.
— А по какому праву?
Он улыбнулся, прикидываясь любезным:
— Вам очень захотелось, чтобы я вам это объяснил?
— Нет.
— Тем лучше... Вы опять становитесь благоразумной... Я понимаю, ваши нервы... А о чем говорили вы всю эту ночь, находясь среди джентльменов из полиции?
— О его родине.
— Ну разумеется... И вам, конечно, мечталось, как вы начнете жизнь заново? — Он засмеялся. — Откровенно говоря, Патриция, я не вижу вас в роли пастушки! К счастью, я здесь и не позволю вам натворить глупостей, которые могут испортить вам жизнь.
— Она не будет испорчена больше, чем сейчас.
— Вы такая неблагодарная, Патриция? У вас есть наряды, драгоценности... деньги, у вас есть успех. Что же вам нужно еще?
— Дышать чистым воздухом, выбраться из этой клоаки.
— Осторожней, Пат... На вашем месте следовало бы думать, что говоришь. Сегодня утром я более чем терпелив, но тем не менее не надо этим злоупотреблять!
— Джек...
— Да?
— Отпустите меня!
— Куда бы это?
— В Шотландию.
— Дорогая моя, по-моему, вы рехнулись! Разве вы забыли, что я вас люблю?
— Зачем эта ложь? Вы никого не любите, а что до меня... то я вас ненавижу!
— Лгать действительно очень нехорошо, моя дорогая! С вашего позволения, я уточню, что я не ненавижу, когда меня ненавидят... Это придает некую пикантность нашим отношениям, вы не находите? Вот, например, Девит... Он меня ненавидит. А меня это забавляет. Он только и мечтает меня убить, и он знает, что мне это известно... Таким образом, мое с ним сотрудничество лишено однообразия.
— В один прекрасный день вы потеряете бдительность...
— И не рассчитывайте на это, дорогая, я прошел суровую школу... А если снова вернуться к вашему шотландцу, то ему крупно повезло, что он мне еще нужен, а то бы...
— А то бы?..
— А то бы он уже мог прочувствовать разницу между прохладой воды в Темзе и прохладой холмов в своем краю.
— Но вы же не посмеете все-таки убить этого несчастного только за то, что он честен и наивен?
— Разумеется, нет. Но то, что он положил на вас глаз, я ему не прощу. У меня есть такая слабость — я держусь за то, что мне принадлежит. Плохо, что его обожание не оставило вас равнодушной, а то бы я ограничился тем, что влепил бы ему как следует, дабы поучить хорошим манерам. Так что, видите, какие странности преподносит нам жизнь, а поэтому, если с ним что-нибудь стрясется, то он будет этим обязан вам...
— Я не позволю вам этого!
— Что мне нравится в вас, Патриция, так это детская непосредственность, которой не дано считаться с обстоятельствами... Когда я учился в Оксфорде, о да, моя дорогая, я был студентом в Оксфорде, правда, не очень выдающимся по сравнению с остальными, в колледже Магдалины точнее, ну, пока меня оттуда не выгнали из-за ерунды... Нас там учили всегда охватывать весь комплекс проблем по какому-либо вопросу перед тем, как принять то или иное решение. Жаль, что вы не прошли такой школы, как Оксфорд!
— На вашем примере видно, что мне не о чем жалеть!
— Мне нравится, как вы умеете парировать, Патриция, но если бы вам не нужно было петь сегодня вечером, я бы вам продемонстрировал, что за любую наглость нужно расплачиваться... Однако публика будет в шоке, если увидит, что вы плохо выглядите.
И снова ей стало страшно, а ироническое хладнокровие Дункэна приводило ее в ужас гораздо больше, чем грубость или жестокость. И все-таки, любя Малькольма, она продолжала настаивать:
— Какую услугу вы требуете от шотландца?
— Вы так сильно за него волнуетесь?.. Слишком сильно... но я не хочу, чтобы вы напридумали немыслимые вещи... Он просто пойдет и возьмет сверток, за которым мне идти нельзя.
— А что будет в этом свертке?
— Любопытство — скверный порок.
— Наркотики?
Манера и тон Дункэна внезапно изменились.
— Довольно!.. Не суйте свой нос, куда не положено, Патриция! Извольте следовать этому совету, если вам дорога ваша физиономия или ваша жизнь!
— Как Джеффри Поллард и Дженет Банхилл?
Наступило короткое молчание. Патриция поняла, с каким усилием сдерживает себя Дункэн, чтобы не ударить ее. Наконец глухим голосом он произнес:
— Вот теперь, моя дорогая, можете быть абсолютно уверены, что не уйдете от меня никогда.
— Исключая тот случай, когда вас потащат на виселицу!
— Если это время наступит, то я уверен в одном: вас больше не будет на этом свете, чтобы этому порадоваться... А теперь, когда нам обоим стало все ясно, отдыхайте, чтобы вы сегодня вечером блистал... До свидания, дорогая...