— Вы помните, мисс Придди, — внезапно спросил Далглиш, — звонили ли по телефону мистеру Наглю, когда вы находились в канцелярии?
Девушка выглядела удивленной, но беззаботно ответила, обращаясь к Наглю:
— Медсестра Болам звонила о белье, ведь это была она? Я, вернулась из архивной комнаты, куда выходила только на секунду, и слышала твои слова, ты говорил, что уже собрался на почту и спустишься вниз, когда отнесешь корреспонденцию. — Она засмеялась. — Потом положил трубку и сказал более или менее вежливо, что медицинские сестры стараются заполучить тебя в свое полное распоряжение. Помнишь?
— Да, — коротко ответил Нагль. Он повернулся к Далглишу: — Есть еще вопросы, старший инспектор? Дженни пора отправляться домой, а я обычно провожаю ее. Родители не знают, что она встречается со мной.
— Один-два вопроса, не больше. Как вы оба считаете, почему мисс Болам обращалась к секретарю правления?
Мисс Придди отрицательно покачала головой.
— Это, нисколько не касается нас, — сказал Нагль. — Она не знала, что Дженни позирует мне. А если бы даже узнала, то не стала бы это сообщать мистеру Лоде. Она неглупа. Она знала, что ему нет никакого дела, чем сотрудники занимаются в свободное время. В конце концов, обнаружив связь доктора Багли с мисс Саксон, она все же не оказалась настолько безрассудной, чтобы сказать об этом Лоде.
Далглиш не спросил, почему мисс Болам не сделала этого.
— Это в определенной степени касалось руководства клиники, — сказал он. — А в последнее время там не происходило ничего необычного?
— Ничего, кроме нашей знаменитой кражи со взломом, когда стащили пятнадцать соверенов. Но вы об этом знаете.
— Это не имеет ничего общего с Питером, — сказала девушка, стремительно бросившись на его защиту. — Его даже не было в клинике, когда поступили эти пятнадцать фунтов. — Она повернулась к Наглю. — Ты помнишь, милый? Это было в то утро, когда ты застрял в подземке. Ты даже не знал об этих деньгах!
Во всем чувствовалась ее искренность. Вспышка раздражения в ее больших темно-карих глазах была мгновенной, но Далглиш не упустил ее. Когда после короткой паузы Нагль заговорил, его голос звучал совершенно спокойно.
— Я узнал об этом достаточно быстро. Мы все знали. Поднялся шум и спор о том, кто послал эти проклятые деньги, так что должен был знать каждый. Это все?
Он посмотрел на Далглиша.
— Нет. Вы знаете, кто убил мисс Болам?
— Я рад сказать, что нет. Я не думаю, чтобы это был кто-то из психиатров. У этих парней, я знаю, есть слишком веские причины, чтобы оставаться в здравом уме. Ни одного из них я не могу представить в качестве убийцы. У них на это не хватит духа.
Определенно, кто-то уже произносил очень похожие слова.
Подойдя к двери, Далглиш помедлил, потом обернулся. Нагль и девушка сидели вместе на кровати так, как он увидел их впервые, войдя в комнату, никто не сделал попытки проводить его, но Дженни подарила ему прощальную улыбку.
— Почему вы пошли выпить с Калли в тот вечер, когда произошла кража со взломом? — задал Далглиш еще один вопрос Наглю.
— Калли пригласил меня.
— Это не показалось вам необычным?
— Показалось. И настолько, что я пошел с ним, удивляясь, чем вызвано приглашение.
— И что было?
— Ничего особенного. Калли попросил меня одолжить ему соверен, и я, естественно, отказал. Вот и все. А пока мы сидели, клиника оставалась пустой и кто-то забрался в нее. Я лично не' представляю, чтобы Калли мог предвидеть это. Может, это его работа?.. Во всяком случае, не вижу связи между кражей и убийством.
Не видел этой связи и Далглиш. Когда он спускался по лестнице, его беспокоила лишь одна мысль о том, что время уходит, теряется, что все меньше времени остается до утра понедельника, когда клиника откроется вновь и его подозреваемые соберутся там, а репутация большинства из них оказалась явно подмоченной. Но последние сорок минут принесли ему немало. Он начал различать в запутанном клубке пряжи основную нить. Когда он достиг третьего этажа, пианист играл Баха. Далглиш на мгновение остановился послушать. Он поистине наслаждался контрапунктической музыкой. Но пианист внезапно оборвал игру в сильном дисонансном аккорде. И больше ничего не было. Далглиш в тишине спустился по лестнице и незаметно оставил этот спокойный дом.
Когда Багли приехал в клинику на заседание медицинского совета, все места, отведенные для парковки машин врачей, оказались заняты. «Бентли» доктора Этериджа стоял рядом с «роллсом» доктора Штайнера. По другую сторону изношенный «воксхолл» свидетельствовал о том, что доктор Альбертина Мэддокс также решила присутствовать на совете.
В комнате конторы на первом этаже шторы на окнах были раздвинуты, и за окнами виднелось темно-синее октябрьское небо. Посредине стола из красного дерева стояла ваза с розами. Багли вспомнил, что мисс Болам всегда заботилась о цветах, когда проходили заседания медицинского совета. Кто-то решил поддержать традицию. Розы выглядели вялыми осенними бутонами из оранжереи, без запаха, жесткие, без шипов на стеблях. Через пару дней они раскроют лепестки в своем коротком и бесплодном цветении. А меньше чем через неделю умрут. Багли подумал, что такие экстравагантные и вызывающие восхищение цветы не соответствуют тому настроению, с каким проводится заседание. Но пустая ваза может вызвать невыносимое недоумение и смущение.
— Кто принес розы? — спросил он.
— Думаю, миссис Босток, — ответила доктор Ингрем.— Она готовила комнату к заседанию, когда я приехала.
— Замечательно, — сказал доктор Этеридж.
Он коснулся пальцем одного из бутонов так мягко, что тот даже не дрогнул. Багли не хотелось вступать в дискуссию о качестве роз или проницательности миссис Босток при выборе цветов.
— Мисс Болам хорошо разбиралась в цветах, очень хорошо, — сказал главный врач. Он посмотрел на коллег так, будто бросал вызов тем, кто с ним не согласен.
— Итак, будем начинать? — спросил он.
Доктор Багли как секретарь на общественных началах сел по правую сторону от директора Этериджа. Следом за ним занял место доктор Штайнер. Доктор Мэддокс устроилась справа от Штайнера. Других консультантов не было. Доктор Мак-Бэйн и доктор Мэсон Джайлс находились в Соединенных Штатах, где участвовали в конференции. Остальные сотрудники, видимо, решили терпеливо подождать понедельника. Доктор Этеридж счел необходимым обзвонить их всех по телефону и поставить в известность о заседании. Он нашел оправдания формальными, и они приняли это как должное.
Альбертина Мэддокс, до того как переквалифицировалась в психиатры, была преуспевающим хирургом. Возможно, типично противоречивое отношение ее коллег к своей специальности поднимало в их глазах авторитет доктора Мэддокс, имевшей двойную квалификацию. Она пред-ставляла интересы клиники в объединенном медицинском консультационном совете, где защищала Стин от случающихся порой нападок терапевтов и хирургов, защищала с остроумием и энергией, внушающими уважение и страх. В клинике она не входила в число противников Фрейда и в одинаковой мере, как считал Багли, выступала против ужасных грубостей обеих сторон. Ее любили пациенты, но это не производило впечатления на коллег. Они также пользовались любовью своих пациентов и за ней замечали только одно — чрезвычайное искусство в умении улаживать переходящие границы конфликты. Она была полной седовласой непримечательной женщиной, выглядевшей, как и было на самом деле, спокойной матерью семейства. Имела пятерых детей, сыновья были умными и процветающими, дочери удачно вышли замуж. Ее муж с не бросающейся в глаза внешностью и дети относились к ней с терпеливой заботой, что не переставало удивлять коллег в Стине, для которых эта женщина была грозной личностью. Теперь она сидела с Гектором, старым пекинесом, примостившимся на коленях, с видом домохозяйки из пригорода на спектакле, заранее им довольной.