Состояние костюма, а также то, что пуговицы были пришиты к пиджаку нитками разного цвета; свидетельствовало о том, что женщине в его жизни не было отведено определенной и постоянной роли. Или, быть может, некогда в его жизни женщина сыграла решающую роль, — в судьбе каждого обездоленного мужчины первопричиной его бед является женщина.
Не раз случалось ему защищать жалких женщин с улицы, с увядшей грудью и поблекшими губами. И после процесса они платили ему за услуги натурой, чтобы затем вытащить из чулка мелкую монету для оплаты судебных издержек.
По вечерам он, не щадя своих слабых легких, играл в маленьком кинотеатре на флейте.
Лицо адвоката было воплощением всех бед, и от него исходил запах, свойственный отсыревшим чемоданам.
— Я Пабло Амбард. Я пишу книги. На одну из них наложен арест. Завтра мне предстоит отправиться в суд.
— Оскорбление величества? Армии? Легитимистская пропаганда?
,— Нет, я посягнул на общественную нравственность.
— Повестка при вас?
— Вот она.
— Но достаточно ли суток для того, чтобы я смог изучить ваше дело?
— Этого не требуется. Я уже заготовил речь защитника, которую вам придется произнести.
— Но мое профессиональное достоинство...
— Нам ежедневно приходится идти на компромисс и приносить достоинство в жертву... Но смею вас уверить, господин адвокат, что я отнюдь не собираюсь заставить вас говорить глупости.
— Но если это станет известным...
— Об этом никто никогда не узнает. Итак, вы согласны?
И для того, чтобы устранить все сомнения, он поспешил вручить ему портрет национального героя Булгомии, изображенного на купюре крупного достоинства.
— Я сейчас же пойду купить себе воротничок, и галстук.
— Нет, сначала вы отправитесь ко мне и получите содержание речи.
Адвокат пообедал у Пабло, после обеда Пабло ознакомил его с содержанием речи и переговорил с ним относительно некоторых деталей процесса. Затем он предложил адвокату пополнить его гардероб некоторыми своими вещами.
— Но завтра в суд вы явитесь именно в таком виде, в котором вы сейчас.
— Таким грязным?
— Еще грязнее.
— Но ради чего, в таком случае, вы снабдили меня воротничками и галстуками.
— Вы их наденете к другим процессам. А на мой процесс явитесь в таком виде.
Издатель, — он тоже был привлечен к ответственности, — поручил ведение своего дела известному адвокату, одному из тех светил, у которых имеется проездной билет по всем железным дорогам, изрядный запас цитат из Ницше,- которые могут поговорить о детерминизме и ежеминутно грозят скинуть с себя тогу.
Но за несколько дней до слушания дела издатель слег, он заболел. Если бы состояние его здоровья зависело от пожеланий издаваемых им авторов, то он слег бы значительно, лет на десять, раньше.
Поэтому на скамье подсудимых в назначенный день оказался только Пабло Амбард, явившийся в суд вместе со своим защитником Привато Каналем, который, прежде чем войти в зал суда, предусмотрительно затушил свою сигару и спрятал ее в карман.
Пабло был в легком сером костюме с чуть заметной синей полоской. Шелковое белье — незапятнанной белизны. Зал заседаний набит до отказа. Налицо была «вся Какао-чинча».
Журналисты, адвокаты, дамы живо обсуждали процесс, ожидая, когда закончится рассмотрение рядовых дел и приступят к слушанию дела модного автора.
Наконец-то наступила очередь Пабло Амбарда.
Председательствующий накануне лег спать в четыре часа утра и теперь походил в своем торжественном одеянии на сонную рыбу. Столь же торжественен был и прокурор, муж Кончиты.
Другая пара судей, — один из них, помоложе, был негром, а второй — пожилым человеком с бородой, окрашенной никотином в желтый цвет, — хранила молчание, оставаясь равнодушной к происходящему.
— Подсудимый, у вас имеется защитник?
За Пабло ответил Привато Каналь:
— Я его защитник.
Другие адвокаты переглянулись и обменялись шутливыми замечаниями:
— Этот адвокат отправляет свои сорочки для стирки в Англию!
— Но зато какой у него дар слова!
— За отсутствием другой пищи он глотает слова!
Прокурор отложил в сторону газету, а председатель надулся. Дело начиналось слушанием.
— Ваше имя, подсудимый?
— Пабло Амбард.
— Сколько лет?.. Где родились?.. Судились ли ранее?
— Присужден к пятидесяти песо штрафа за то, что назвал одного критика скотиной. Впрочем, он и был скотиной.
— Вам известно, в чем вас обвиняют?
— Приблизительно.
— В таком случае я оглашу пункты обвинения.
После оглашения обвинения судья осведомился:
— Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Ничего. Я полагаю, что мне незачем оправдываться.
— Но ведь вы привлечены к ответственности. Вы стоите перед лицом суда.
— Не я пришел в суд, а меня позвали в суд.
— Кабальеро, ваши шутки неуместны.
— В том, что я шучу, вы могли бы меня упрекнуть, если бы я вздумал оправдываться.
— Поберегите ваши остроты до более удобного случая.
— Я и берегу их.
— Итак, вам нечего сказать в свое оправдание?
— Я могу лишь сказать, что в настоящее время работаю над юмористическим романом, и мне кажется, что тишина и покой тюрьмы пойдут только на пользу моей работе. Поэтому я ни слова не скажу в свое оправдание. Для меня между теми, кто находится в тюрьме, и теми, кто на свободе, хотя им и надлежало бы находиться за решеткой, не существуется никакой разницы.
Председатель улыбнулся.
— Так, значит, вы полагаете, что ваш роман — высоконравственная книга?
— Спрашивать художника, нравственна или безнравственна его книга, почти так же нелепо, как спрашивать судью, эстетично или нет подделывать банкноты,
— Что вас побудило написать эту книгу? Жажда творчества или жажда денег?
— Жажда творчества.
— Ну разумеется, — иронически пробормотал прокурор.
— Жажда творчества. Но так как искусство, как и целый ряд других очень достойных сфер деятельности, будь то наука, медицина, юриспруденция, также является предметом купли-продажи, а у меня не имеется ни домов, ни плантаций, то в порядке вещей то, что я вынужден продавать написанные мною книги. Впрочем, продаются все книги, даже жития святых.
Адвокат встает и заявляет ходатайство о производстве экспертизы и приглашении экспертов. Прокурор возражает. Суд удаляется на совещание.
Проходит полчаса. Пабло беседует со своим защитником и обменивается улыбками с присутствующими в зале суда дамами.
Колокольчик возвещает о возвращении суда в зал заседаний. Судьи занимают свои места, и председательствующий оглашает решение о том, что в случае, если по ходу дела выяснится необходимость привлечения экспертов, то таковые будут вызваны.
Допрос продолжается.
— Итак, вы руководствовались творческими побуждениями?
— Да.
— А моральных побуждений у вас не было?
— Нет. Геометрическая теорема также не преследует никаких моралистических целей, почему же, в таком случае, моралистическими тенденциями обязательно должен обладать роман?
Достаточно, если он не будет аморальным, — заметил прокурор.
Председатель суда и судья, сидевший слева, продолжают торжественно восседать, второй судья беспокойно ерзает, — он вспомнил, что в двенадцать часов у него важное деловое свидание с биржевым маклером. Судья собирался дать ему поручение продать пятьдесят акций большой экспортной фирмы, которой предстоял судебный процесс и решение по делу которой должен был вынести этот же судья.
Рядом с адвокатами сидели журналисты, исписывавшие свои блокноты. В их числе были сотрудники «Утренней лжи», «Субботнего шантажа» и большого иллюстрированного еженедельника «Судебная ошибка».