– По-моему, я видела их той ночью, – сказала она. – Пожирательниц душ.
И Алис рассказала Паулу о женщинах-девочках, об их словах и прекрасных именах. Анжелика и Бенедикта.
Пока она говорила, челюсть у Паула отвисла, и он вдруг так резко натянул вожжи, что Алис чуть не свалилась на пол фургона. Торговец схватил ее за плечи:
– Не рассказывай о них ни единой живой душе. Обещай мне, Алис. Никто в Дефаиде не должен этого знать. Ты меня поняла?
Он так рассвирепел, что Алис решила: теперь можно наконец заплакать. До сих пор девочка не проронила ни слезинки, хотя знала, что такое поведение выглядит странным, ведь она совсем маленькая. Инид плакала. Даже Мадог вытирал слезы. А Алис нет, ни разу. Но теперь, думала она, пожалуй, пора. Ведь мама с папой умерли, а она едет в чужую деревню с чужим человеком, который вдруг страшно разозлился на нее за то, что она видела своими глазами. А может, она сама виновата в смерти мамы с папой? Может, ей следовало догадаться, что те женщины злые? Поднять крик?
– Прости меня, – с трудом выдавила Алис и залилась горькими слезами.
Она рыдала, пока в животе не стало так же больно, как и в сердце. Все это время Паул обнимал плачущую девочку, прижимал к груди ее головку и гладил по волосам, бормоча слова утешения. Наконец Алис затихла.
– Это я прошу прощения, – сказал ей торговец. – Я не сержусь на тебя, дитя, и тебе не за что извиняться. С тобой произошло нечто ужасное, и я прослежу, чтобы о тебе позаботились. Во всем Биде не найдешь лучшего места для тебя, чем Дефаид. По крайней мере, там будут Инид с Мадогом и все остальные дети, которых ты знаешь. Да и сами поселяне будут хорошо с вами обращаться. Но одно ты должна знать о Дефаиде. Там не любят тех, кто устроен по-другому. И всего непонятного тоже не любят. Если они решат… как бы сказать помягче? Если им покажется, что ты хоть как-то связана с пожирателями душ, они обернут это против тебя. На тебя ляжет пятно позора. А я тебе такой судьбы не желаю, дитя. Поэтому послушайся меня, и пусть эта история останется между нами. Я унесу ее с собой в могилу, и ты сделаешь то же самое. Договорились?
Алис, уткнувшись носом в его грудь, кивнула. Ей было всего семь лет, но она уже понимала, что́ Паул имел в виду под пятном позора. Она слишком хорошо помнила проповеди верховного старейшины о Звере, который выискивает слабые души и сбивает их с пути истинного. И если на тебе печать Зверя, уже не отмоешься. Ты отмечен. Знать бы еще, как выглядит эта печать.
Паул отпустил ее, и Алис сразу же заскучала по теплу его рук. Она выпрямилась на сиденье рядом с торговцем, и они потихоньку двинулись дальше.
Они ехали всю ночь. Паул уговаривал Алис поспать в глубине фургона, но она отказывалась, настаивая, что ей лучше рядом с ним. И все же она заснула, а когда проснулась, оказалось, что она свернулась клубком, как собачонка, у ног торговца, а небо уже порозовело. Наступал рассвет.
Паул объяснил Алис, что отведет ее к верховному старейшине Дефаида и расскажет о том, что случилось в Гвенисе, после чего старейшина наверняка отправит людей и фургоны за оставшимися детьми. Когда они проезжали через близлежащие фермы, Алис обратила внимание, как аккуратно они выглядят: все одинаково побелены, у всех каменные ограды.
Прежде Алис еще не бывала так далеко от дома, но больших отличий по сравнению с родной деревней не обнаружила. Только у местных по-прежнему был скот, а дети жили с родителями. По сравнению с обезлюдевшим Гвенисом здесь стоял неумолчный шум.
Дома теснились друг к другу, и все они располагались в основной части деревни, там, где обитали лавочники и мастера. Здесь же стояли школьное здание, побольше размером, чем в Гвенисе, и массивный молитвенный дом, тоже побеленный, с широкими двойными дверями. Алис с любопытством озиралась вокруг, но в первую очередь она заметила, что взгляды всех местных жителей обращены на нее. Казалось, каждый из прохожих, будь то мужчина, женщина или ребенок, провожал их с Паулом пристальным взором. Никто не улыбался. Алис затошнило. Съеденный завтрак комом стоял в горле. Когда Паул остановил лошадей перед молитвенным домом, она потянула его за рукав.
– А можно, – горло у нее пересохло, и она могла только шептать, – я поеду с тобой в Лэйкс?
Но Паул не слышал ее. Он уже спрыгнул на землю и начал привязывать лошадей. Алис не хватило сил повторить вопрос. Она слишком боялась отказа. Торговец протянул руки и перенес девочку вниз. Алис слегка пошатывалась – за время долгой поездки в трясущемся фургоне ноги отвыкли от твердой почвы. Глаза местных были устремлены на них со всех сторон, и вот появились мужчины в черных балахонах с белыми воротничками и в шляпах. Старейшины – такие же, как у них в Гвенисе, только выше ростом, и одежды на них еще чернее, а воротнички еще белее. Паул принялся рассказывать о том, что видел, и тогда голоса зазвучали громче, а их с Паулом вместе с толпой внесло в двери молитвенного дома. К ним подошла женщина в черном платье с белым накрахмаленным фартуком. Она схватила Алис за руку и потащила ее прочь от Паула. Алис потянулась к нему, но торговец улыбнулся ей и сказал: