– Ага, – ответила она.
Придя домой, Отец рассказал Матери, что произошло, и Мать предложила Алис намазать руки целебной мазью. Девочка отказалась.
Отец было запротестовал, когда Алис повернулась и ушла к себе, закрыв за собой дверь. Но Мать сказала:
– Оставь ее в покое.
Алис какое-то время сидела у себя в комнате. Здесь не было ничего, кроме узкой кровати и столика рядом. Свою нехитрую одежку она вешала на крючки, вбитые в стену. Алис не знала, что делать дальше, и ей было тоскливо и неуютно. В этой комнате ей придется провести очередную ночь в одиночестве, и сидеть тут сейчас ей совсем не хотелось. Но и выходить из комнаты туда, к ним, она тоже не желала. Алис без труда могла убежать на улицу, и пусть Мать и Отец зовут ее, сколько вздумается. Но за то короткое время, что Алис жила в Дефаиде, она уже поняла, как лучше поладить с приемными родителями. Нужно всего лишь предложить выполнить какую-нибудь работу подальше от дома, и тогда у нее появится свободное время и для себя. Она встала и пошла на кухню. Мать лущила горох. Отец поднял глаза от чашки с чаем.
– Мать, тебе ничего не нужно из трав? Я могу пойти собрать их на опушке леса.
Мать обернулась и устремила на Алис изучающий пристальный взгляд. Девочка отвела глаза.
– Ну да, дитя, – сказала Мать. – Есть что пособирать. Мне, пожалуй, понадобятся хвощ и кора вяза. Возьми корзинку и острый нож.
Вот так Алис оказалась на свободе.
В первую очередь она направилась в ближайшую вязовую рощицу, избежав таким образом внимания поселян – пастухов со стадами, женщин в огородах и резвящихся рядом детей. Алис вытащила нож и нарезала целый пучок длинных полосок коры. Вяз, учила ее Мать, хорош при простудах, помогает от боли в горле. Алис умело пользовалась ножом, и ей нравилось носить его с собой. А вот мама никогда бы не разрешила ей брать нож.
Алис ощутила мгновенный укол вины. Вместо ужасного воспоминания, так часто посещавшего ее, ей представились мамины мягкие округлости, ласковое прикосновение губ, когда мама целовала Алис в лоб перед сном. Усилием воли девочка отогнала милый образ и заставила себе переключиться на другие мысли. Это воспоминание по-своему было таким же болезненным, как и то, другое.
Хвощ рос ближе к лесу, и Алис направилась туда, где высились деревья. По мере приближения к зеленой стене леса воздух становился все более прохладным и сырым. На опушке шум, доносящийся с полей, где косили пшеницу, ослабевал; стук лошадиных копыт на расстоянии звучал приглушенно. Стоило повернуться спиной к оставшимся позади пространствам, и Алис уже готова была поверить, что она одна в целом свете.
Это был настоящий дремучий лес. Толстые стволы уходили далеко ввысь, ветви переплетались где-то высоко над головой. Мох и папоротники устилали обнаженные мощные корни, разрастались на грудах камней, гниющих пнях и упавших деревьях. В воздухе клубился туман, влага стекала со стеблей и листьев, капала с веток. До слуха Алис доносились шуршание, трепетание крыльев, треск сучьев.
Все это время она оставалась на опушке. Заходить дальше одной, без Матери, ей запрещалось. Что бы девочка ни собирала, она должна оставаться на краю леса, чтобы ее всегда было видно с обрабатываемых полей. Ей разрешалось, удаляясь от деревни, гулять вдоль деревьев, как она делала сейчас. Но Мать строго-настрого запретила ей заходить под лесной полог в одиночестве.
Однако Алис все равно заходила туда всякий раз, когда Мать отправляла ее собирать растения. И сейчас, хотя Алис удалилась от деревни на приличное расстояние и ей уже давно никто не попадался навстречу, она время от времени посматривала назад, проверяя, нет ли кого поблизости и не заметил ли кто серенькую, как мышка, девочку, мелькающую среди стволов деревьев.
И тогда она вошла в лес.
Она запускала пальцы в мшистые борозды в коре деревьев и уходила все дальше и дальше от опушки. Пронизанный влагой туман окутывал волосы и лицо, одежда отсырела, и ее тяжесть давила на плечи. Алис углубилась в лес намного дальше, чем следовало. Уже не видно было солнца, которое указало бы направление, над головой нависал плотный серо-зеленый покров из листьев и тумана. Направо или налево поворачивала Алис, она неизменно обнаруживала, что бесцельно ходит кругами. Но она не боялась заблудиться.
Алис чувствовала только облегчение. Потому что она ушла от черно-белых старейшин и их черно-белых жен. Потому что теперь она была вдали от чужих глаз – тех, что сверлили взглядами девочку, которая гуляла, когда другие были мертвы или спали. Взрослые старались рассматривать ее незаметно. Но детям из Дефаида не было нужды скрывать свое любопытство: едва заметив Алис, они показывали на нее пальцем и, разинув рот, открыто пялились на нее, пока взрослые не оттаскивали их. Деревенские за ее спиной уже распускали сплетни: «Видали? Вот она, пожалуйста. Когда пожиратели душ пришли, она не спала. А говорит, что ничего не видела. Я ей не верю. А вы?»