Одноглазый всадник-капитан и не понял, как вывалился из седла. Позвоночник пронзила чудовищная боль. Правая рука онемела. Или моргенштерн стал в сто раз тяжелее? Над воином нависла уродливая чёрная рожа с длиннющими жвалами. Капитан левой рукой вытащил из-за пояса пистоль и выстрелил прямо в пасть. Брызги сукровицы обляпали искажённое гримасой лицо воина. Спустя считанные секунды другой жук ударом лапы снёс человеку нижнюю челюсть, превращая мир в боль...
Наверное, сидящая глубоко в сердце любовь к Лайме не хотела, чтобы Милвудс погибал. Вспотевший, испачканный своей и чужой кровью генерал сообразил: он и десяток конников почти вырвались из окружения.
- За мно-о-ой!!! - взревел Милвудс, показывая мечом на юг.
Пожиратели словно почуяли, что добыча ускользает. С удвоенной яростью накинулись на кавалеристов.
В этой головокружительной пляске смерти генерал и его подчинённые отчаянно продирались сквозь вражий строй. Жеребцы норовили выбежать на равнину и удрать подальше от жутких насекомых. Жуки прыгали, валили рысаков. Шипастые лапы с треском раздирали бока. Жвала вспарывали конские горла, тащили всадников из сёдел. Куда ни глянь, мельтешили испачканные кровью и сукровицей лошадиные гривы. Отборная кавалерия гибла бесславно и на удивление быстро.
Милвудс видел, как падают боевые товарищи, но ничего не мог поделать. Он лавировал среди струй кипятка. Рвался на свободу, где его ждала любимая. Оставлял за собой обмороженные трупы Пожирателей.
Уже дважды смерть заглядывала в глаза генерала. В первый раз спас шлем. Во второй - нагрудник.
Стиснув зубы, главнокомандующий засадил меч между фасеточных глаз. Они моментально обледенели, напоминая Милвудсу о детстве и ёлочных игрушках. Вместе с этим пришло осознание: «Я спасён!»
Почуявший свободу белоснежный рысак лихо понёс генерала на юг. Ветер бился сквозь решетчатое забрало. Сзади ржали лошади, вопили и стонали люди. Всё тише и тише.
Сердце генерала щемило. Стоила ли Лайма его элитного воинства? Предал ли он своих друзей? В груди колотилось в унисон топоту копыт.
Милвудс обернулся. В призрачном свете полумесяца бойня выглядела как-то мистически. Прямо-таки всё происходило где-то в ином, потустороннем мире.
Жеребец генерала дико заржал. Вздрогнувший полководец глянул вперёд. Что-то титаническое, шипастое и чёрное, как смола. Один росчерк мрака - и всадника вместе с конём отбрасывает на полсотни ярдов.
В искорёженных воронёных доспехах на землю упал окровавленный труп.
Пронзительный чуждый вопль разорвал ночь. И Пожиратели затряслись...
Глава 26. Номады
Солнце глазом разъярённого циклопа следило за происходящим. Раскалённая, как сковородка, ветвящаяся трещинами земля вовек не собирала столько пустынников. Восемнадцать тысяч всадников, воины всех сорока больших и малых кланов. Огромная армия Юга уже свернула шатры и палатки и ждала, что вождь Сулейман произнесёт речь. Рядовые номады тихо переговаривались и поглядывали на чернеющую на севере пятиярдовую Стену. Далеко на востоке она врастала в плоть Алых гор; на западе - Ледяные горы. Давно, очень давно воинство Юга не топтало поля северян.
У шестнадцатилетнего Абдуллы замирало сердце. Сегодня он станет одним из штурмующих Стену. Фатих мог бы за него гордиться. Абдулла приуныл - старший брат так и не вернулся. Таинственная Старая Южная Башня забрала отважного юношу. Абдулла поправил колчан с бело-оперёнными стрелами и схватился за рукоять ятагана. Младший брат во что бы то ни стало прославит свой клан, Клан Кости.
Вообще-то происходящее тревожило Абдуллу. Он - и не только он - не понимал: как взобраться на Стену без лестниц и как прошибить ворота без тарана? В ожидании выступления Сулеймана пустынники строили предположения. Одно нелепее другого.
И вдруг голоса стихли. Вождь западного, сильнейшего клана, Клана Солёной Воды, выехал перед воинством. По сравнению с низкорослыми лошадками соплеменников, чубарый конь Сулеймана казался огромным. А вот одежда величайшего предводителя отличалась от серо-бурых плащей сородичей лишь золотистой каймой. Только по узору поясов понятно, к какому клану принадлежит воин.
Из-под кустистых бровей Сулейман осмотрел рать. Изрубившие загорелое лицо морщины старили тридцатисемилетнего вождя. Солнце блестело на туго обтянутом кожей, лысом черепе.