Я перешел через дорогу, поднялся чуть выше и оказался аккурат по ту сторону заслона из листов профнастила. От источника звука меня теперь отделяли только три небольших жестяных мусорных бака, доверху заполненных мешками и прочим барахлом на выброс.
Не решаясь сразу же разорвать завесу тайны, я чуть наклонился, выглядывая из-за угла… и шумно сглотнул, увидев торчащие оттуда худощавые ноги в рваных серых штанах, заправленных в высокие армейские ботинки, явно видавшие лучшие времена.
— Это же…
Я тут же осекся, боясь выдать себя, хотя внимательный человек уже заметил бы меня по звуку из мусорных пакетов.
Дело в том, что я уже видел эти ботинки. Сочетание со штанами, словно прошедшими через мясорубку, исключило остальные возможные варианты, и сердце в момент озарения пропустило от испуга пару ударов.
Я ни разу с ним не разговаривал, да и пересекался довольно редко. Тем не менее, сложно было не узнать местного бомжа, что вечно терся у нашей мусорки и ночевал в подъездах, греясь на трубах и оставляя после себя подарочки в виде смердящих луж в углу.
Временами по утрам я слышал, как орет на него уборщица, и тот отвечает ей тем же, кроя престарелую женщину трехэтажным матом из охрипшей от вечных болезней глотки. Пару раз его даже избивали, чтобы он переселился куда-нибудь подальше, но бомж наотрез отказался уступать и продолжал обитать в нашем районе, превратившись затем в кого-то вроде бродячего пса, на которого особо не обращают внимания.
И сейчас этот бездомный лежал на земле, а его ноги торчали из-за мусорки, почему-то изредка вздрагивая в судорогах.
По ту сторону зашуршало, и ноги в потрепанных армейских ботинках вдруг резко скрылись из виду, шмыгнув за угол со скоростью кошки, которой наступили на хвост.
Я не был верующим, и все же сейчас на всякий случай перекрестился, заодно протараторив под нос услышанную некогда буддийскую мантру, после чего принялся обходить по кругу заслон из профнастила, продолжая изо всех сил с любопытством вытягивать шею.
Сначала я ничего не заметил, кроме одной широкой борозды на снегу, оставшейся, видимо, от тела бомжа, но через несколько шагов в поле зрения у меня появилась собачья туша, валявшаяся на земле в луже свежей крови, от которой в воздух поднимались струйки теплого пара.
Собака, как я и думал, судя по ее лаю, оказалась средних размеров. Куцая дворняжка грязно-серой расцветки с длинной шерстью, свалявшейся в слипшиеся друг с другом патлы. Глядя на ее нынешнее состояние, сложно было поверить, что только минуты две назад она громко голосила, поразив меня палитрой заключенных в ее вое эмоций.
Ныне же она представляла из себя… лепешку. Да, верное описание.
Будто кто-то подложил ее под колеса КамАЗа, а затем проехался несколько раз туда и обратно. Конечности, туловище, голова – все было раздавлено настолько, что превратилось в одно неровное пятно, красную кляксу на белом листе бумаги.
Шкура ее растеклась по земле, кости будто раздробились в труху, обратившись в один слой. Лапы торчали в стороны под ужасающими углами, вывернутые наружу, а морда плавно перетекала в грудную клетку, ощетинившись остатками мелких зубов.
Из всех отверстий собаки продолжала вытекать кровь, как и из ран, проделанных вспоровшими плоть ребрами. Колечки кишок и желудок тянулись из трупа подобно веревке, остальные внутренности наверняка были раздавлены и обращены в такие же пятна.
Кстати, поводок тоже имелся. Длинная веревка, повязанная вокруг шеи собаки, тянулась дальше за мусорку – туда, где исчез бездомный. Если он (или кто-то иной) крепко держал псину на поводке, становилось ясно, почему она в страхе не сбежала прочь.
Сердце застучало в такт накрывающему меня волнами хтоническому ужасу. Несмотря на это, я не торопился отступать, привлеченный этой, несомненно, кошмарной картиной.
Мои ноги сами собой совершили еще несколько быстрых шагов вперед.
Я увидел знакомую фигуру. А еще увидел торчащую из земли большую беззубую пасть, которая эту фигуру торопливо заглатывала.
Вслед за рукой потянулась зажатая в посмертной хватке веревка, служившая поводком бедной животины, и раздавленный всмятку трупик той поволочился по холодной земле, оставляя за собой дорожку из густой вязкой крови.
Зрелище, свидетелем которого я стал, нельзя было назвать никак, кроме как до безумия фантасмагоричным.
Отвлекшись на тело собаки, которое, подпрыгивая слегка на каменистых кочках, бежало вслед за хозяином, я снова вернулся взглядом к адской пасти, отметив про себя ее крайнее уродство.