По итогу книгу спалило. Когда я отключил двигатель, от неё осталась лишь небольшая горстка пепла, которую почти сразу смыл дождь, оставив лишь прямоугольный отпечаток на месте, где тот лежал.
— Вот и всё, — выдохнул я.
— Да, — прогудел Грог, глядя на место, где тот лежал.
— Идём, у нас остался ещё один пленный, — позвал я его. Казалось, что даже смотреть на то место, где гримуар лежал, было неприятно.
Когда мы вернулись к камере с ребёнком, у меня сразу возник вопрос, кто это. Он был самым странным из всех даже просто потому, что был младшим среди пленников, но тоже одарённым, судя по изумрудным оковам. На вид я бы не дал ему больше тринадцати лет. Одет мальчишка был не в обычную одежду, а в рубаху и халат, которые обычно надевали на пациентов больниц, и у него единственного был кровать.
Когда я вошёл, тот даже не поднял головы, продолжая пялиться в стену напротив.
— Эй ты! — позвал я паренька, уже чувствуя, что что-то не то. — Встань и сними рубашку, чтобы я смог тебя осмотреть. После этого мы вернём тебя домой.
Ноль реакции. Он как сидел, так и сидит, глядя в одну точку.
— Ты меня слышал?
Кажется, что мальчишка был сознанием где-то не здесь.
— Грог, — позвал я товарища.
Один я в камеры не входил. Пусть в них и сидели лишь будущие жертвы обряда, мы не теряли бдительности. Отводили пленных на корабль, цепляли в грузовом отсеке, чтобы никуда не убежали, и вместе возвращались.
Медленно войдя в помещение, я не спускал с ребёнка ствола лазерной винтовки. Подошёл ближе и ботинком ткнул его в ногу.
— Ты меня слышишь?
На этот раз тот хотя бы как-то отреагировал. Заторможенно поднял голову и пустым взглядом посмотрел на меня.
— Снимай халат.
Кажется, мальчик меня совсем не понимал. С одной стороны, и чёрт с ним, оставить здесь и взорвать базу. С другой, мне было даже интересно, что делал в отдельной комнате мальчишка, который не подходил даже по возрасту для переселения демона.
— Будь готов, — предупредил я Грога. Тот встал в дверном проёме, уже держа в руках нож. Если что-то случится, даже хромой и с плохо двигающимися конечностями тот за один миг окажется рядом, чтобы расправиться с ним.
Я, медленно повесив винтовку на плечо, приблизился к ребёнку, после чего наотмашь ударил его по лицу. Парнишка слетел с кровати, и, кажется, очнулся. Удивлённо и испуганно он посмотрел на меня. В его глазах помимо слёз появились первые проблески сознания.
— Ты понимаешь меня? — спросил я ещё раз достаточно громко, чтобы тот сразу расслышал.
Тот сразу кивнул головой.
— Снимай рубашку.
— Ч-что?
— Снимай. Рубашку. Или я ударю тебя ещё раз, — предупредил я.
Пару секунд ребёнок будто соображал, что нужно сделать. Он выглядел каким-то заторможенным, словно отвык от людей. Но вот он встал и начал послушно снимать её, пусть медицинская рубашка и повисла на руках из-за оков.
Ребёнок был чистым, на груди никаких характерных отметин я не увидел.
— Повернись.
Он повернулся. На спине всё тоже было чисто.
— Протяни руки.
— Что? — кажется, до него действительно плохо доходит.
— Вытяни. Руки. Вперёд, — отчеканил я каждое слово.
Парнишка медленно подчинился.
Я внимательно осмотрел его руки. А вот на кистях в районе оков были натёртости, которые уже давно зарубцевались. Это было странно, что характерные шрамы на руках есть, но при этом на груди нет ни единого признака, что с ним пытались провести обряд. Разве что он здесь настолько долго, что изумрудные оковы попросту сами по себе успели стереть нежную кожу ребёнка.
Я нахмурился.
— Сколько ты здесь?
Тот будто завис при вопросе.
— Ты меня слышишь? — поднял я голос.
— Д-да…
— Сколько ты здесь?
— Я… я не знаю…
— День? Несколько дней? Неделя? Месяц?
Взгляд парня уставился на пол.
— Полгода? — предположил я.
— Я… не помню…
— Не помнишь?
— Очень долго.
Я нахмурился. Ситуация с ним выглядела очень странной. Человек очень быстро теряет ориентацию во времени, когда сидит в камере без окон. Но ребёнок выглядел так, как если бы провёл здесь даже больше года. Весь бледный, слишком худой и с трудом разговаривающий, будто никогда прежде не общался с людьми нормально.
— Понятно. Идём. Мы вернём тебя твоим родителям.
— Моим родителям? — переспросил он.
— Твоим родителям, — подтвердил я. — Они живы? Или ты сирота?