Марианетта ещё спала и…
У неё грудь выпала, смотри!
Я невольно скользнул взглядом по её груди, которая действительно была видна из выреза ночнушки полностью и совсем подробностями. И отвёл взгляд, чтобы лишний раз не тревожить собственные нервы. Вместо этого укрыл её, забрал подушку и вернулся к себе в комнату, где вовсю храпела Катэрия. Меня лишь мог порадовать тот факт, что нам вставать через пять минут, и я могу сейчас её наконец-то разбудить.
Проснулась Катэрия куда быстрее, чем ночью. Храп оборвался практически сразу, из-за чего она сильно закашлялась и медленно заворочалась, пытаясь открыть безуспешно глаза. Ей пришлось промрогаться, чтобы навести на меня резкость:
— Доброе утро, Грант… — пробормотала она, но её голос был таким хриплым, что не знай её, подумал бы, что это какой-нибудь мужчина говорит со мной или вселившийся демон.
— Как спалось? Выспалась? — поинтересовался я.
— Да… да, кажется… — пробормотала Катэрия, садясь на кровати. — Но… что-то я себя неважно чувствую.
Катэрия коснулась горла.
Не надо было храпеть всю ночь, что тебя аж из соседнего номера слышно.
— Кажется, я… заболела… — наконец пробормотала она, глядя жалобно на меня.
Выглядела Катэрия действительно неважно. Глаза влажные и красные, веки припухшие. Она выглядела так, будто ей жарко, вся разгорячённая и мокрая. Было достаточно приложить к её лбу руку, чтобы почувствовать температуру. Значит вчера дождь для неё бесследно не прошёл. Да и говорит так, будто забит нос. Возможно, потому она и храпела, что носом дышать не может.
— Я сбегаю в аптеку за лекарствами. Надо поставить тебя к сегодняшнему вечеру на ноги.
— Только предупреди, что я беремена, — попросила она.
— Думаю, что если его не взяла химическая контрацепция, вряд ли возьмёт ещё что-либо, — покачал я головой.
— И тем не менее, предупреди, пожалуйста. Ради меня.
К вечеру мы поставили Катэрию на ноги. Пусть она и выглядела немного уставшей, но теперь не потела, как холодная труба на тёплом воздухе. Марианетта, как человек, у которого опыта в заботе над другими побольше моего, тоже постаралась на славу, приведя её в порядок.
Смешно было смотреть, что они даже сами одеться не могут на бал. Там, где я причесался и оделся сам, им пришлось вызывать к себе каких-то непонятных мастеров, что помогли сначала им подкраситься, потом сделать причёску, а под конец и одеться. Столько мороки просто ради того, чтобы выглядеть почти так же, как и раньше. Я ничего по этому поводу не сказал — раз они так видят, то пусть, однако по мне пустая трата времени.
Ехать нам тоже долго не пришлось. Да, за нами приехала машина, однако лишь для того, чтобы проехать пару кварталов и выехать к забору, за которым располагался поистине королевский дворец.
Нет, я оговорюсь, что его не сравнить с дворцом Императора. Тот сразу показывал величие и силу нашего Императора, которой не видно границ. Он был монструозным, пугающим и подавляющим, уходил на несколько километров вверх, будто чёрная гора, теряясь в чёрных облаках нашей родной земли. По крайней мере, мне так рассказывали и показывали на фотографиях.
Этот дворец был меньше в десятки, если не в сотни раз, но всё равно был красивым. В четыре этажа, белоснежный с какими-то узорами жёлтого цвета, будто из золота, издалека он выглядел как какая-то драгоценная шкатулка. Красивая, не столь мрачная, будто подчёркивающая чистоту государя.
— Грант, — улыбнулась Марианетта, когда мы подъезжали ко дворцу, и протянула мне небольшой конверт.
— Что это? — внимательно окинул я его взглядом.
— Открывай, не стесняйся, — кивнула она на него.
Я послушался.
Внутри лежал сложенный лист, который я вытащил и развернул. На нём большими буквами в самом верху было написано «Свидетельство об усыновлении» где ниже следовали данные Марианетты, мои и фамилия, которая приобреталась мной по факту усыновления. Теперь, судя по этой бумаге, где всё было заверено печатью и подписью, я был Грант Барбинери…
— Странно звучит моя фамилия, — пробормотал я.
— Чем тебе моя фамилия не нравится? — сразу возмутилась Марианетта, хотя было видно, что она шутит.
— С моим именем странно звучит. Грант Барбинери… Вашему имени оно больше подходит, — спрятал я лист обратно в концерт, после чего посмотрел на женщину, которая, по идее, теперь была моей мачехой.