Оба класса быстро слились между собою, потому что большинство ссыльных занялось торговлей и промыслами, более или менее честно добывая средства к жизни. Аристократию колонии составили лица безупречные, не опороченные по суду, и с ними стремились родниться посредством брачных союзов те из лиц вышеупомянутого нами класса, которым удавалось занять более или менее видное положение в обществе.
Заметив быстрый прогресс колонии, английское правительство поспешило даровать ей самоуправление, чтобы не лишиться ее, как лишилось за три четверти века перед тем колонии Северной Америки.
Итак, Австралия получила self-governement. Управление вверялось отныне местному парламенту, состоящему из двух палат, верхней и нижней, с ответственными министрами и представителем короны, лордом генерал-губернатором.
Мера была очень искусная, дальновидная. Отказываясь от непосредственного управления колонией, Англия сохраняла над нею все свои верховные права как над неразделимою частью монархии.
Первым актом новосозданного парламента было дарование всеобщей амнистии с представлением всех гражданских прав тем из ссыльных, которые не совершили никакого проступка по вступлении их на австралийскую землю. Вместе с тем были уничтожены в архивах и канцеляриях присутственных мест все документы, касавшиеся прошлого ссыльных. Второю мерою был единогласно принятый обеими палатами билль о празднестве в честь самоуправления.
Программа праздника, выработанная новоиспеченным мельбурнским лорд-мэром вместе с альдерменами, была опубликована во всеобщее сведение и вызвала всеобщий восторг. День должен был начаться салютационною пальбою из пушек, затем следовал прием генерал-губернатором парламентской и иных депутаций, с речами и поздравлениями; далее перед властями должны были продефилировать представители всех британских колоний в характерных костюмах, и, наконец, стоящая в гавани эскадра должна была дать примерное морское сражение.
Остаток дня предполагалось посвятить всевозможным видам спорта и закончить праздник блистательным фейерверком, спектаклем gala в городском театре и роскошным балом у генерал-губернатора.
Но great-attraction предстоящего праздника составлял для массы ожидавшийся бокс знаменитого силача Тома Поуеля.
Том Поуель был ссыльный. За свой бокс он в Англии был прозван «царем боксеров»; в единоборстве ему удалось убить человек двенадцать, но английские присяжные постоянно оправдывали его, вынося всякий раз вердикт о случайной смерти (accidental death). Наконец в одной ссоре он так хватил своего противника, вызванного им на бокс, что тот в одну минуту испустил дух. Присяжные вынесли наконец царю боксеров обвинительный приговор, и Том Поуель был переселен на казенный счет в Австралию. Этот самый силач и расклеил теперь по всем мельбурнским улицам афиши, вызывая на бокс всех желающих померяться с ним.
Разумеется, городская управа единогласно ассигновала четыре тысячи фунтов стерлингов (40000 руб.) на премию победителю.
Вызвалось и записалось три борца: один негр, уроженец Новой Гвинеи, замечательный силач, известный в Мельбурне под именем Сэм; один ирландец, по имени Майкл О'Келли, тоже считавшийся атлетом, и, наконец, специалист-боксер, американец Джемс Тайлер.
Шум прошел по всему Мельбурну, составились многочисленные пари; большинство держало, впрочем, двадцать против одного за Поуеля, и только американцы принимали одинаково Тайлера и Поуеля, руководствуясь в этом случае национальной амбицией.
Газеты были наполнены заметками и сообщениями по поводу предстоящих торжеств. Подвиги Поуеля и Тайлера описывались и разбирались со всеми подробностями, взвешивались относительные силы двух будущих противников, и делались соображения о том, кто из них победит.
Город разделился на две партии, на «поуельянцев» и на «тайлерьянцев». Много буянов успело еще за двое суток до праздника подраться между собою из-за трудноразрешимого вопроса: который из двух борцов победит?
Между тем незаметно подкрался и нетерпеливо ожидаемый всеми день.
II
Под вечер, накануне праздника в Мельбурне, в город въезжали три путешественника, ехавшие верхом на малорослых, но сильных и быстрых новогвинейских мустангах. Они направлялись к «Восточной гостинице» на улице Ярро-стрит.
В этих путешественниках, несмотря на значительную перемену в их костюмах, можно было с первого же взгляда узнать графа Лорагюэ, Дика и Виллиго, нагарнукского вождя. Они все трое ехали из Сиднея, столицы Нового Южного Уэльса, где провели несколько времени по делам, о которых мы не замедлим сообщить читателю.
Оливье был одет с изысканным изяществом и вместе простотою, свойственной хорошему вкусу. На канадце был полный костюм австралийского скваттера, весь из голубого бумажного бархата. Виллиго остался в прежнем своем первобытном костюме, согласившись только для города надеть на себя какую-то пеструю накидку, да и то лишь после усиленных просьб со стороны своих друзей.
Умный Блэк, не отстававший от своего господина, как будто с гордостью щеголял в красивом серебряном ошейнике, который ярко блестел на его черной шерсти.
Путешественники ехали в Мельбурн, разумеется, не на праздник; их призывали туда различные важные происшествия, имевшие место после их прибытия на Лебяжий прииск.
Прииск оказался таким богатым, что превзошел самые смелые ожидания. Огромные самородки встречались на каждом шагу, стоило только покопать немного землю. Золотоносная почва сулила несметную добычу. В качестве специалиста-геолога Джон Джильпинг, рассмотрев найденные образцы золота, объявил, что это золото самое чистое, какое только может быть. Оставалось только собрать богатую жатву.
Затем наши друзья посоветовались между собою, как им поступать дальше. Инструменты, привезенные на муле, они старательно зарыли в яму под большим эвкалиптовым деревом, а все золото, которое им удалось добыть во время предварительного исследования прииска, навьючили на мула и осла, тщательно замаскировав этот ценный багаж.
Разумеется, золото, навьюченное на Пасифика, было подарено Джону Джильпингу, который, впрочем, и не отказывался от этого подарка. На радостях чудак-англичанин и тут не позабыл проиграть на кларнете благодарственный псалом, в котором говорилось что-то о «манне небесной».
По зрелом размышлении друзья пришли к заключению, что без правительственного патента им нечего и думать о беспрепятственной разработке прииска. Только патент мог обеспечить их от наплыва массы посторонних искателей, привлеченных слухом об открытии богатых залежей. Имея же в руках документ на право владения землею, можно было легко устранить всякого конкурента, опираясь на законное основание.
Разумеется, в такой глуши нельзя было рассчитывать на содействие администрации при ограждении своих прав, приходилось заботиться об этом самим владельцам, но, во всяком случае, тогда у них было бы право, право бесспорное, которое оставалось бы только поддерживать силою.
Поэтому было решено ходатайствовать о концессии на несколько сот тысяч гектаров, обнимавших собою прииск, но не у мельбурнского правительства, а прямо в Лондоне, у министра британских колоний. От местной администрации следовало ожидать больших проволочек, а между тем самое ходатайство должно уже было возбудить толки в населении, и прииск мог кто-нибудь перебить. Всего этого легко можно было избежать, обратившись прямо в Лондон.
Джильпинг обещал поднять на ноги важнейших членов Лондонского геологического общества и, кроме того, посоветовал графу подать прошение от своего имени, говоря, что древнее имя графов Лорагюэ и знатность их рода будут иметь большой вес в глазах министерства.
Оливье снял точный план земли, которую он желал получить во владение, обозначив место залежей, не упоминая, разумеется, об их богатстве, чтобы не вводить в соблазн правительство ее британского величества, и составил форменное прошение. Он хотел послать его по почте, но потом друзья передумали и решили отправить в Европу Лорана, чтобы он передал прошение маркизу Лорагюэ, который должен был лично похлопотать через английского посланника в Париже. Нужно было торопиться, чтобы предупредить возможный наплыв посторонних диггеров.