— И отлично сделали, Лоран; дайте пожать за это вашу руку! — горячо сказал Дик.
Оливье поблагодарил канадца нежной улыбкой.
Лоран продолжал:
— Остается досказать немного. По приезде сюда я получил от барона письмо, где он пишет, чтобы я берегся новых знакомств и был как можно осторожнее, помня, что и стены имеют иногда уши. Поэтому я и не хотел говорить с вами в гостинице. Переписываться с вами он обещается посредством шифрованных писем, которые просит немедленно сжигать. Теперь я все сказал.
Горячие поздравления посыпались по адресу Лорана, когда он окончил свой доклад. Оливье сказал ему с глубоким чувством:
— Лоран, ты с нынешнего дня не слуга мне, а любимейший друг. От прежних отношений разреши мне только сохранить привычку говорить тебе ты… Ведь ты позволишь, друг, да?
— О граф! — только и мог произнести растроганный Лоран, бросаясь к графу, который крепко сжал его в объятиях.
По лицу старика текли горячие слезы.
Канадец отошел в сторону, чтобы скрыть свое волнение. Виллиго как будто равнодушно глядел на зеленые волны, но даже и он был тронут.
— Что касается вас, Дик, — обратился затем Оливье к канадцу, — то я уж и не знаю, как вас благодарить. Я вам так много обязан, что останусь вечным вашим должником. Вы дали мне средства достигнуть заветной моей цели… Я никогда, никогда не забуду вашего благодеяния.
— Вы мне ничего не должны, граф, — возразил Дик. — Я только плачу долг моего отца. Кроме того, я вас так полюбил, что для меня уже большая награда ваша дружба, ваше расположение…
На основании доклада Лорана и советов барона де Функаля, друзья решили сложить покуда руки и положиться во всем на бывшего полицейского, который брался разоблачить и расстроить все махинации Невидимых.
Виллиго тоже был поставлен Диком в известность относительно положения дел. Он молчаливым кивком присоединился к решению друзей, но в душе решился удвоить свой собственный надзор за братом своим Тиданой и его юным другом. Он не понимал тонкостей европейской полицейской службы и не полагался на них, надеясь, как дикарь, больше на свою собственную зоркость.
Возвращаясь шагом в Мельбурн, друзья окончательно выработали между собою общий план действий. Дик взялся набрать небольшую, но надежную партию рудокопов для разработки прииска, к которой предположено было приступить немедленно по занесении в кадастр отведенного графу Лорагюэ участка. Виллиго со своей стороны обещал перевести лагерь своего племени на это время поближе к прииску, чтобы защищать его от набегов и других туземцев.
Последнее обещание было нетрудно исполнить. Нагарнуки, как почти все охотничьи племена, вели кочевую жизнь, обусловленную постоянным перелетом и переходом дичи с одного места на другое. Перенести нагарнукскую деревню с места на место ничего не стоило; такие деревни состоят обыкновенно из палаток, сложенных из шкур кенгуру, и напоминают скорее лагеря, чем деревни.
Возвративши хозяину экипаж, путешественники вернулись в гостиницу отдохнуть после длинного и трудного переезда из Сиднея в Мельбурн. Они условились после праздника нанять где-нибудь в городе домик-особняк, чтобы без стеснения говорить о своих делах, чего нельзя было делать в гостинице ввиду окружавшего их шпионства.
Только что они разошлись по комнатам, как Виллиго завернулся в свой пестрый плащ и тихо вышел из гостиницы, не позабыв захватить с собой кинжал, бумеранг и револьвер, подарок Оливье.
Зачем он это сделал? Или чутье дикаря подсказало ему что-нибудь недоброе? Это покажут последствия.
III
На улицах города зажжена была иллюминация, на всех домах развевались пестрые флаги. Толпы народа ходили по тротуарам, отчаянно жестикулируя и громко разговаривая.
Город заранее волновался в ожидании праздника. По-прежнему спорили «поуельянцы» с «тайлерьянцами». Американская колония делала восторженные овации Тайлеру, англичане чествовали банкетом Поуеля. Американцы заранее трубили победу своего соотечественника и пророчили его сопернику постыдное поражение, а англо-австралийцы пророчили торжество Поуелю.
Наконец, американцы придумали следующую штуку: в торжественной процессии они пронесли по улицам гроб, на котором искусно сделанными серебряными словами было написано имя Поуеля. Англичане не остались в долгу и пронесли по улицам виселицу с изображением Тайлера.
Одним словом, Мельбурн в эту ночь заснул самым тревожным сном.
Том Поуель занимал хорошенький коттедж на окраине города, предоставленный в его распоряжение поклонниками. Он вернулся к себе домой после овации, часу во втором ночи, и сейчас же уселся в ванну, чтобы размять члены и сделать их более гибкими для завтрашнего бокса. Только что он успел расположиться, как его слуга-негр доложил о каком-то незнакомом господине, который желал видеть Поуеля.
— Опять какой-нибудь «сочувственник»! — проворчал силач. — Ну что ж, пусть входит сюда, если желает меня видеть. Для него я ни в каком случае не стану одеваться.
— Я и не желаю, чтобы вы для меня беспокоились, — сказал неожиданно вошедший вслед за слугою незнакомец. — Мы можем поговорить и здесь!
— Чему я обязан вашим посещением? — не особенно любезно отнесся к гостю хозяин дома.
Незнакомец выразительно поглядел на негра.
— Оставь нас одних, Боб. — обратился Поуель к негру, и, когда тот ушел, продолжал: — Теперь, сэр, вы можете говорить.
Незнакомец сбросил плащ, в который был закутан по самый лоб, и обнаружил свое лицо. Оно было замаскировано.
Поуель даже приподнялся в ванне и несколько минут глядел на гостя с нескрываемым удивлением.
— Что значит этот фокус? — спросил он наконец. — Теперь ведь не святки, кажется.
Замаскированный гость стоял и любовался могучим сложением атлета.
— Я много слышал о вас, — заговорил он, не отвечая на вопрос, — но то, что вижу, превосходит все мои ожидания… Что же касается до моей маски, то на это у меня есть свои причины.
— Ну и Бог с вами, коли так, — отвечал боксер, растаяв от этой лести.
— Мне ваших причин, пожалуй, и не нужно знать, мне все равно. Говорите же, зачем вы пожаловали?
— Я несколько затрудняюсь, как поступить… Мне, знаете, нужно предложить вам одну сделку… но только, знаете, так, чтобы наш разговор во всяком случае остался в секрете; примете вы ее или нет?
— Не понимаю.
— Я попрошу вас об одной услуге, но только вы не должны спрашивать, зачем она мне нужна, не должны требовать от меня никаких объяснений.
— Я не любопытен. Если услуга вообще исполнимая, то мне и не нужно никаких объяснений. Какое мне дело до ваших дел? Я вас и не знаю совсем!
— Ну-с, так вот что. В Мельбурне есть один человек, который стесняет меня и моих сотоварищей.
— Что же, убить мне его, что ли, прикажете? Так я этими делами не занимаюсь.
— Вовсе нет. Вы сначала выслушайте до конца. Этот человек все равно будет скоро у нас в руках. Но у него есть друг, который оказывает ему могущественную поддержку…
— Понимаю. Значит, вы хотите избавиться от него?
— Именно. Но только вовсе не убийством… Фи! Это было бы гнусно.
— Так. Значит, вы изобрели средство «отделываться» от людей, не убивая их?
— Убивая, но вместе с тем предоставляя им защищаться тем же оружием.
— Вы говорите все какими-то загадками.