При этих словах Иванович невольно вздрогнул: он положительно не понимал подобной смелости со стороны противников.
— Довольно, — воскликнул он, — идем на них, и не щадить никого!
Оба судна плавно поднялись прямо на главное здание Франс-Стэшена.
Тогда произошло что-то необычайное: граф сообщил своим друзьям явившуюся у него мысль, которая тотчас же была единодушно принята всеми.
— Человек этот трус! — сказал он. — Это мы видели из того, что он всегда выставляет кого-нибудь вместо себя там, где ему может грозить опасность! Перенесемте стол и нужное количество кресел на эспланаду и расположимся там кто с книгой, кто с шахматами, кто с полевым биноклем, наблюдая за их полетом как бы ради развлечения как за самым обычным любопытным явлением. Я уверен, что этот трус при виде нашего хладнокровия смутится. Мы же ничем при этом не рискуем, так как капитан, который не спускает с него глаз, успеет вовремя предупредить всякую беду!
Действительно, и «Лебедь» и «Оса» были построены так, что могли посылать свой разряд электричества не иначе, как вертикально, то есть лишь тогда, когда они находились непосредственно над своею мишенью, а прежде, чем это могло случиться, «Римэмбер» имел достаточно времени, чтобы помешать Ивановичу осуществить их намерение. Кроме того, можно было сказать с уверенностью, что одно появление «Римэмбера» должно было заставить Ивановича прежде всего подумать о самозащите или даже искать спасения в бегстве.
Каково же было, в самом деле, удивление и недоумение Ивановича, когда, поднявшись на достаточную высоту, чтобы видеть эспланаду Франс-Стэшена, которую до того скрывали от него деревья, он вдруг увидел на ней всех европейцев в полном сборе, расположившихся как было упомянуто выше, причем почтенный Джильпинг, взобравшись на спину своего возлюбленного Пасифика, пытался заставить его проделать приемы «высшей школы», чему последний упорно не поддавался. В тот момент, когда установленные на «Римэмбере» рефлекторы передали эту картину, Джонатан Спайерс, не смеявшийся уже много дней, не мог не разразиться громким смехом; его примеру последовали и остальные.
— Браво, — воскликнул он, — я уверен, что это испугает и внушит страх этому трусу Ивановичу!
Действительно, оба воздушных судна держались в воздухе на расстоянии 150–200 сажен от жилища графа и Дика, не смея приблизиться к нему. Вдруг они наклонили свои носы и стали медленно спускаться к земле: удивленный донельзя поведением своих врагов, Иванович почувствовал безотчетный страх и подал сигнал спуститься на землю, чтобы посоветоваться со своим помощником Амутовым.
— Ну чего вы ждете? Отчего разом не поразите всех этих дерзких?! — грубо воскликнул Амутов, как только палубные люки обоих судов раскрылись. — Право, если бы я не находился у вас под началом и если бы смерть этих людей не была мне глубоко безразлична, я бы стал действовать помимо вас!
— Да разве ты не понимаешь, что для того, чтобы так бравировать в их положении, они должны рассчитывать на что-нибудь верное, на что-нибудь такое, что может парализовать наши действия?!
— Тем лучше, — сказал Амутов, — роль убийцы мне не по душе. А вы разве деретесь только без риска, наверняка?
Бледный и нерешительный Иванович был жалок в эту минуту.
— Ты не знаешь Джонатана Спайерса, — заметил он, — он способен изобрести в несколько дней какую-нибудь адскую машину, которая заставит всех нас дорого поплатиться за нашу смелость!
— Как! Имея в своем распоряжении такие сильные орудия, вы способны отступить?! Так зачем было срывать меня из Мельбурна? Нет с этим надо покончить; дайте мне попытать счастья! Я пойду вперед, а вы будете держаться на некотором расстоянии позади меня, чтобы в случае надобности оказать мне поддержку!
Иванович все еще не решался.
— Ничего не может быть естественнее, — продолжал Амутов, которому были известны намерения Невидимых касательно графа. — Предводитель всякой экспедиции руководит действиями, а не выставляет себя вперед!
— Пусть так, — согласился Иванович, — в таком случае ты примешь командование «Лебедем», батареи которого уже испробованы нами вчера, это будет вернее!