— У вас на все находится ответ!
В то время как Люс говорил, старый траппер слушал его, сочувственно кивая головой, что не ускользнуло от внимания сыщика, поспешившего воспользоваться этим союзником.
— Послушайте, граф, — продолжал он, — обратитесь хоть к господину Лефошеру, своему лучшему испытанному другу; пусть он выскажет вам свое мнение относительно этого генерала!
— Оливье не поедет к этому генералу! — воскликнул канадец твердым голосом.
— Как, и вы, Дик, того же мнения?
— Господин Люс прав, мой друг! Я, конечно, не отрицаю, что этот господин может быть и весьма порядочным, случайно подоспевшим к вам на помощь, но в том положении, в каком мы теперь находимся, вы должны никому и ничему не доверять!
— А если мы ошибаемся, то какого же мнения был бы обо мне этот господин, посланник Панамы, с которым я легко могу встретиться в обществе?!
— Ну, а если мы не ошибаемся, — возразил Дик с удивительной настойчивостью, — и если вы не выйдете из дома этого господина?! Помните, как мы в доме консула в Мельбурне были заманены в западню, устроенную для нас самим господином Люсом?!
— Кроме того, — проговорил Люс, — вы, граф, вовсе не обязаны нанести ему визит непременно завтра, особенно ввиду вашей раны; вы можете сделать это и спустя некоторое время! Так дайте же мне два дня срока, и я берусь доказать вам, что я не ошибаюсь!
— Охотно, — сказал молодой граф, — делайте то, что вы считаете нужным!
В этот момент Лоран, не присутствовавший при совещании, вошел и подал графу, бледный как смерть и дрожа всеми членами, большой конверт с печатью Невидимых, какие граф уже дважды получал при условиях, которых Лоран не мог никогда забыть.
— Кто принес это? — спросил Оливье.
— Не знаю! — отвечал дрожащим голосом несчастный Лоран.
— Полно, Лоран, успокойся и объясни мне!
— Я ничего не знаю, какими судьбами это письмо попало к нам в дом; оно, как и те два, лежало на маленьком столике у вашей постели!
Граф сломал печать и прочел вслух:
«Графу Оливье Лорагюэ д'Антрэгу!
Привет! Да примет Вас Бог в своем милосердии!
Мы, члены общества Невидимых, делегаты Верховного Совета, уполномоченные к выполнению его декретов, приговоров и предписаний, уведомляем графа Оливье Лорагюэ д'Антрэга, что приговором от 20 марта с. г., утвержденным Великим Невидимым, главою всех Невидимых, он приговорен к смерти. Приговор этот должен быть приведен в исполнение в течение трех суток с момента его объявления.
Дан в Париже, 28 марта… года в отель Лорагюэ в два часа утра.
Сергей Черняев,
Петр Артамонов,
Иван Ярославов».
При чтении этой бумаги невольный трепет пробежал по членам присутствующих.
Не успели, однако, они прийти в себя, как Том, глухонемой негр Красного Капитана, прибыл из отеля «Тремуаль» и вручил своему господину точно такой конверт, какой только что получил Оливье.
— Теперь и моя очередь, — проговорил Джонатан Спайерс.
Действительно, это был второй смертный приговор члену общества Невидимых Феодору, № 333, за государственную измену, как гласит документ, что составляло единственную разницу между приговором Оливье и Спайерса, так как в первом не была указана вина. Зато срок приведения приговора в исполнение был назначен тот же.
Тяжелое молчание царило в дружеском собрании, как вдруг раздался глухой, отдаленный голос, донесшийся, точно эхо, который медленно и отчетливо произнес: «Да свершится над вами суд Божий!»
X
Люс обитал в пятом этаже громадного дома, имеющего два хода, один — с Новой улицы Капуцинов, другой — с бульвара Капуцинов. Это обстоятельство и заставило Люса избрать этот дом для своего местопребывания: наблюдать за ходами и выходами жильцов такого громадного дома — дело очень трудное. В своем нормальном виде Люс всегда выходил на бульвар; переряженным же покидал дом не иначе, как через улицу Капуцинов. Кроме того, под предлогом, что его собственная маленькая квартирка мала, Люс нанял в другом конце дома две комнатки, выходившие окнами на другую улицу; благодаря этой комбинации ловкий сыщик имел возможность, не выходя из дома, наблюдать за бульваром Капуцинов на протяжении от храма Магдалины до улицы Мира, а также и за большей частью улицы Капуцинов. В доме же он слыл за чиновника в отставке, занимающегося в настоящее время изобретением фотографии. Его знал в лицо только привратник со стороны бульвара, принимавший от него плату за наем помещения; привратник же со стороны улицы Капуцинов никогда не видал его иначе, как только переряженным, и принимал за случайного посетителя кого-нибудь из жильцов.