Спустя несколько секунд Фролер удобно устроился в ветвях каштана, а вслед за ним и Люс.
Ветер между тем до того усилился, что, сидя вместе, сыщики с трудом могли расслышать друг друга. С того места, где они находились, они прекрасно могли видеть все, что происходило в комнате. То, что представилось их взглядам, было настолько возмутительно и ужасно, что могло бы смутить даже и самого смелого человека.
В ярко освещенной тремя свечами, воткнутыми в бутылки, комнате почти без всякой мебели на грубом деревянном стуле сидел привязанный к нему крепкими веревками наполовину обнаженный молодой человек с тонкими и благородными чертами лица; за его спиной стояли, держа его, два рослых парня с физиономией заправских палачей. Тот третий, который по дороге присоединился к Ивановичу и генералу, стоял тут же с громадным охотничьим ножом в руке; Иванович читал, по-видимому, какую-то бумагу несчастному юноше, который как будто возражал и отрицательно качал головой. Дон Хосе, безучастный свидетель этой сцены, стоял немного поодаль, прислонившись спиной к доске камина.
— Эти негодяи зарежут его на наших глазах, — сказал Фролер, — и мы будем смотреть на это, не сделав ничего, чтобы помешать им?!
— Если бы жизнь и судьба графа и капитана не зависела от нашей осторожности, — отвечал Люс, — я бы устроил им сюрприз. Но мы упустим случай, которого нам во второй раз не дождаться, и, пытаясь спасти одного человека, допустим смерть двух других, рискуя при этом еще собственной жизнью!
— Мне думается, однако, что револьверный выстрел в окно мог бы изменить многое! — заметил Фролер.
— Бога ради, не вздумай этого делать! Мы не принадлежим себе в данный момент!
— Не беспокойтесь, я ничего не сделаю без вашего разрешения!..
— Боже мой! Да это молодой атташе русского посольства, он, вероятно, отправил в министерство доклад о Невидимых, и теперь эти негодяи мстят ему.
Между тем Иванович достал из кармана часы, показал их осужденному и затем спокойно положил их на камин.
— Я бы, кажется, отдал десять лет жизни, чтобы спасти этого молодого человека! — проговорил Люс.
— А я охотно бы отказался от ожидающих меня ста тысяч, если бы только мог вырвать его из их когтей!
— Но, в сущности, — продолжал Люс, как бы внезапно озаренный новой мыслью, — ведь мы видели все, что нам нужно было видеть: Ивановича, генерала и их трех пособников, вероятно, тех самых, которым поручено расправиться с графом и капитаном; все они налицо; и теперь как раз момент действовать. Ты оставайся здесь, а я сбегаю за подкреплением.
— Мои товарищи как раз недалеко: полицейский пост всего в нескольких шагах на бульваре!
— В уме ли ты? Или ты еще не знаешь этих людей? Против регулярной полиции у них все меры приняты: в момент появления полиции они выстрелом из револьвера разнесут голову пленнику, чтобы тот не мог ничего сказать, затем двое из них набросятся на двоих остальных, на своих начальников; полиция будет довольна тем, что ей удалось спасти двух из них, русского полковника и американского генерала, а Фролер и Люс должны будут поплатиться за эту штуку. Однако ты заставляешь меня терять время, тогда как для жизни этого несчастного дорога каждая секунда. Попытаемся же его спасти! Ты оставайся здесь и, что бы ни случилось, не спускайся с дерева; здесь тебя никто не заметит… Мне придется промешкаться довольно долго; только бы найти карету.
— Загляните в бюро Пигали; там всегда есть запряженные кареты; бегите с Богом; вернувшись, вы застанете меня на этой самой насести!
Люс тихонько сполз с дерева, в два прыжка очутился в кустах и исчез из виду. Едва только он успел скрыться, как Иванович, очевидно не считавший излишней никакую предосторожность, подошел к окну и стал внимательно вглядываться в темноту. Убедившись, очевидно, что все обстоит благополучно, он отошел от окна и принялся ходить взад и вперед по комнате, как бы выжидая назначенного им самим срока. По временам он останавливался перед доном Хосе и о чем-то горячо говорил с ним, сопровождая свою речь энергичными жестами, означавшими протест или отрицание.
— Уж не просит ли негр пощады для несчастного? — подумал Фролер.
Между тем, пока товарищи разговаривали, трое приспешников, которых по типу лица можно было принять за разбойников, забавлялись тем, что запускали свои громадные ножи в закрытую дверь, на которой было грубо намалевано изображение человека в натуральный рост, причем делали это с такой ловкостью, что ножи их каждый раз вонзались в область сердца.