Рою свойственен безжалостный прагматизм. В этом и кроется ключ ко всем его успехам.
Отойдя на полквартала от магазина, Джек остановился, снял маску, стянул свою ветровку и кинул ее на тележку. Порыв ноябрьского ветра резанул его, но на нем была плотная фланелевая рубашка. Он вынул из кобуры за спиной «глок» и открыто положил его на куртку. И снова двинулся в путь.
Серый, мрачный ветреный день соответствовал настроению Джека. Ему хотелось, чтобы выглянуло солнце — согрело кожу и, может, как-то прогнало озноб из души. Солнечный свет выгонит на улицы людей — может, считая, что он способствует здоровью, что дополнительный ультрафиолет убьет микробы, — но Джек предпочитал пустынные улицы, особенно когда везет домой запас еды. Но даже сейчас он был настороже.
Впереди он увидел знакомое лицо — сосед, кивнув, оказался у него на пути.
— Эй, — с улыбкой сказал он, окидывая взглядом тележку Джека. Он не мог не обратить внимания на «глок». — Для меня что-нибудь осталось?
— Хватит, — сообщил Джек. — Но вам стоит немного подождать. Внутри сработал камикадзе.
— Вот дьявольщина! — сказал знакомый. — Они уже сами не знают, когда кончать с собой. Им же известно, что мы вакцинированы. Почему они продолжают свои попытки?
— Просто потому, что груда мозгов не означает, что они поумнели.
Собеседнику это не показалось смешным, как и Джеку, но это было лучше, чем обсуждать слухи, что, мол, вакцина не отвечает своему назначению, что она дает сбои по всей стране. Остатки правительства США утверждали, что такие лживые сведения распространяют инфицированные для деморализации еще здоровых, но никто не знал, чему верить.
— Наверно, схожу к магазину и подожду снаружи, пока все не уберут.
Джек помахал ему на прощание и посмотрел вслед. Когда он убедился, что парень не собирается разворачиваться и нападать на него сзади, то снова двинулся к дому. Он знал, что всегда был немного параноиком, но шесть месяцев назад стал носить с собой «глок» в кобуре и с тех пор не беспокоился, что кто-то решит покуситься на его продукты. Как говорится, ты не параноик, если на тебя пытаются напасть. А ведь пытались. О да, еще как пытались.
По прошествии времени Джек все отчетливей видел, как расползается ткань социальной жизни общества, как она распадается на куски.
Доверие исчезло, потому что любой самый лучший и старый друг, ближайший обожаемый родственник мог оказаться носителем вируса. И мало того что они были инфицированы — это была не их вина, — но менее чем через неделю они становились совершенно иными личностями, одержимыми одним желанием — заразить тебя.
Сострадание стало далеким воспоминанием. Конечно, ты жалеешь жертв вируса — после того как они мертвы.
Джек не знал, что делается в остальной части страны, но тонкое чувство общности, которое существовало в Верхнем Вестсайде, окончательно атрофировалось. Вы могли думать, что где-то есть и другие способы существования, есть коммуны, где неинфицированные берутся за руки и смыкают ряды против зараженных. Но не в тех случаях, когда вчерашний неинфицированный союзник сегодня становится инфицированным врагом.
Джек прикинул, что окружающая обстановка может распространиться на всю страну. А если она обрела международный характер, то это означает, что весь мир провалился в выгребную яму — старый общественный порядок рассыпается на глазах, уступая место новому миропорядку, который распространяется с геометрической скоростью, — беспощадный, непобедимый, и человечество, не задавая вопросов, как снежный ком летит к единой цели.
Странное смешение чувств владело им в эти дни. Большую часть своей взрослой жизни он провел скрываясь от требований общества, отвергая и проклиная их. Но теперь, когда он очутился среди руин, поймал себя на том, что, несмотря на всю их неприемлемость, он укоренен в них и надеется найти способ как-то удержаться на краю. Потому что Рой еще более неприемлем, чем тот миропорядок, место которого он старается занять.
О себе не стоит так уж беспокоиться — быть привидением в механизме Роя не сложнее, чем существование в социальном механизме Америки. Он справится. Его главной острой заботой были Джиа и Вики и необходимость спасти, уберечь их. Они не должны жить среди развалин, но Рой был так обширен и напорист, что Джек не знал, как уберечься самому. Он ненавидел себя за это признание, но понимал, что ему нужна помощь, дабы защитить два самых дорогих для него создания. Он понимал, что не стоит ничего ожидать ни от демократов, ни от республиканцев, но, может, какой-то гений от медицины найдет убийственное для врага средство.
И самое страшное, что разрушение государства потребовало всего пяти месяцев.
Сначала вирус мутировал в форму, которая распространялась по воздуху. Затем начальные маленькие отряды Роя заполонили все транспортные узлы Нью-Йорка — аэропорты Ла-Гуардиа и Джона Фицджералда Кеннеди, вокзалы Пенсильвания и Гранд-Сентрал, откуда и пошло распространение вируса. Отсюда зараза захлестнула страну и двинулась по миру. Десятки миллионов стали членами Роя прежде, чем кто-либо осознал его существование. На первых порах и в сенате, и в конгрессе увидели в Рое потенциальный избирательный округ и стали излагать друг другу, кто может дать ему больше особых прав и наделить обязанностями. Но после того, как большинство политиков инфицировались, дебаты прекратились.
К тому времени как большинство осознало масштаб угрозы, было уже поздно.
Политика сдерживания, к которой прибегнул Центр по контролю над заболеваниями, исходила из модели гриппа и оказалась неэффективной. Во-первых, люди, подхватившие грипп, как и окружающие, знали, что больны; во-вторых, жертвы гриппа плохо чувствовали себя и старались, чтобы им стало лучше. Для населения Роя чем больше их становилось, тем лучше.
И они были повсюду. Они отравляли запасы воды, проникали на продовольственные предприятия и молочные фермы. Люди боялись есть то, чего они не прокипятили, не прожарили или не приготовили сами.
Идя по тротуару, Джек думал, как он часто делал, о своей сестре. Кейт сменила свой образ жизни так же быстро, как и вошла в него. Он искал ее, но она непрерывно перемещалась, распространяя вирус вместе с остальным авангардом Роя, и он никак не мог найти ее. Но на прошлой неделе он позвонил в ее офис в Трентоне и узнал, что она вернулась к практике. Она отказалась брать трубку, и он с тяжелым сердцем нажал на рычаг. Он думал о Кейт как о детском враче, которой доверяли родители, и, опасаясь за своих детей, приводили малышей к ней на вакцинацию против вируса. И если они, входя к ней в кабинет, не были инфицированы, то, покидая его, несли в себе вирус. Для этого надо было слегка смочить слюной кончик иглы или поместить мазок с вирусом на лопаточку, которой прижимали язык…
Мысль, что Кейт предает этих детей, нарушает клятву не причинять вреда пациенту, уничтожив порядочного и заботливого человека, которым она когда-то была, наполняла Джека бессильной яростью. Он хотел кого-то искалечить, изуродовать, убить, заставить расплатиться, но как справиться с вирусом?
Он подумал, может, ему стоит съездить в Трентон и… что-нибудь сделать. Но что? Прикончить гнусное создание в облике своей сестры? Прежняя Кейт, настоящая Кейт, захотела бы, чтобы он это сделал. Попросила бы.
Но может ли он пойти на это? Взять на прицел свою сестру — пусть даже она больше не его сестра — и нажать на спуск? Этого он не мог себе представить.
Приближаясь к своему кварталу, Джек ускорил шаги. На входе в него нос к носу стояли две старые машины, блокируя ближний проход в квартал; он знал, что на дальнем конце таким же образом расположены две другие развалины, — знал, потому что вся эта диспозиция была его идеей. Как-то в прошлом месяце он подошел к дверям каменного дома поговорить с соседями — обычно держась на безопасном расстоянии от окна или на тротуаре, — с которыми он никогда не встречался за все годы жизни здесь, и изложил им идею закрытия квартала. Кто-то, лучше знавший население квартала, принял мяч и повел его дальше — организовал жителей и разбил их на вахты. И теперь никто из чужих не мог проникнуть в квартал без сопровождения местного жителя.