Совершенно выбившись из сил, они снова сделали привал.
— А если в конце концов мы попадем в другой жилой блок? — спросил Пампкин.
Зигрид пожала плечами:
— Проскользнуть незамеченными будет очень трудно. Все обитатели одного блока знают друг друга, и сомневаюсь, чтобы нас приняли с распростертыми объятиями. Скорее всего, нас примут за похитителей железа и закидают камнями!
— Отрадно слышать!
— Привычка к изоляции породила в людях страх перед всяким чуждым вторжением, — негромко сказала Зигрид. — Когда я только прибыла сюда, мне объяснили, что эта система замкнутых жилых камер была создана для защиты от смертоносной эпидемии.
— Может быть… Я не знаю. В моем жилом блоке я был принцем, и вся моя жизнь была сплошным праздником, — признался Пампкин, понурившись. — Я был таким беззаботным… Но однажды мне доверили одну тайну, и с тех пор все изменилось. Все вокруг только и думали, как бы погубить меня. Моего мнения никто не спрашивал. Из подросткового кумира я превратился в беглого шпиона. Наверное, я кажусь тебе очень невежественным, но это потому, что я долгое время был всего лишь избалованным ребенком.
— Как бы то ни было, — продолжила Зигрид, — повсюду в городе-кубе появление чужака считается предвестником беды. Так что куда бы мы ни отправились, мы не станем исключением из этого правила.
Она резко умолкла: темнота вокруг снова наполнилась громким скрежетом.
— Оно движется сюда! — ахнула она.
— Да нет, — поправил Пампкин, — это где-то над нами. Близко, но все-таки уровнем выше.
— У тебя хороший слух! — похвалила Зигрид.
Но про себя она подумала: «Хороший слух или высокочувствительный звуковой детектор?» Вопреки ее желанию, Вальдо все же занес в ее душу яд сомнения, который теперь продолжал свою разрушительную работу. Действительно ли Пампкин человек, или же это робот, замаскированный под ребенка, чтобы лучше манипулировать взрослыми? Он был так грациозен и так хорош собой, что Зигрид все труднее было подавлять свои сомнения.
Они ползли еще около часа, а потом разом упали ничком: измученные руки больше их не держали.
Выключив фонарь, Зигрид еще некоторое время поворочалась так и этак, стараясь поудобнее устроиться на ночь. Она слишком устала, даже чтобы поесть.
Они уснули там же, где остановились. Зигрид так и держала руку на выключателе фонаря, готовая зажечь его при малейшем подозрительном звуке.
Следующий день ничем не отличался от предыдущего. Они месили золу тоннеля неопределенно долгое время, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться к перемещениям насекомых у них над головой или под ногами. Колени Зигрид ныли уже невыносимо, Пампкин же не выказывал никаких признаков физических страданий. Но он был и значительно моложе…
Неожиданно, когда тоннель постепенно пошел под уклон, темнота вокруг стала как будто не такой непроницаемой. Погасив фонарь, Зигрид увидела, что стены заливает тусклый голубоватый свет…
— Кажется, мы приближаемся к выходу, — прошептала она. — Будем надеяться, что удача окажется на нашей стороне.
У света впереди был какой-то оттенок нереальности, как будто его испускал прожектор с цветным фильтром.
Пять минут спустя они почувствовали, что просто умирают от холода. Зигрид отчаянно стучала зубами; оглянувшись через плечо, она увидела, что ее маленького спутника тоже бьет дрожь. Какую-то секунду ее это ободряло, но позже ее исподволь захватила другая мысль: что, если Пампкин просто подражает ее собственной реакции?
У нее не было времени долго предаваться раздумьям, так как температура снова резко снизилась. Насколько же сильно? - 10°, -20°? Казалось, каждый шаг вперед неотвратимо приближает их к ледяному аду. Зигрид остановилась, задержав дыхание: холод обжигал легкие. С губ слетали облачка пара. Она попыталась согреть ладони, сунув их под мышки, но облекавшая ее кольчуга превратилась в твердый ледяной кокон, крадущий тепло у тела.
— Мы должны двигаться! — простонал Пампкин у нее за спиной.