– В загсе? – покачал головой Денис. – На Беловой? Да у нас маньяк!
– Как раз и нет, – возразила Лиза. – Эти кулоны что-то означают. Этих женщин связывало что-то такое, за что им пришлось расплатиться своей жизнью… А кулоны – это так, атрибутика, символ.
– Я завтра дам тебе большую, цветную фотографию кулона Беловой; Денис, ты пробежишься по ювелирным магазинам, поспрашиваешь, где такие продавались или продаются до сих пор.
– Мы с Сергеем подготовим тебе и фотографии убитых женщин, в случае, если ты найдешь этот ювелирный или банк, где тоже могли продаваться эти монеты, если это действительно монеты, а не стилизация…
– Где сейчас Глафира? – спросил Денис.
– Она, думаю, все еще беседует с Таисией, подругой Стеллы.
– Вот и отлично. Сейчас я отправлю ей на ноутбук изображение этого кулона, пусть она спросит эту подружку, что она знает о нем, а? Может, Стелла ей рассказывала что-нибудь?
– Конечно, отправь!
– А чего это она с ней так долго?
– Не знаю… Может, беседа получилась интересной? – предположила Лиза. – Сережа, смотри, мы снова в одной упряжке! Кто бы мог подумать, что мое прошлогоднее дело может быть как-то связано с твоими, свежими? А ты еще сомневался, что Стеллу убили, думал, что это несчастный случай!
– Значит, братец Стеллы был прав, когда сомневался в том, что она умерла от случайного удара. Смотри-ка, денег накопил, к вам снова пришел…
– Он не то что накопил, он разбогател! Вот ушел от жены, зажил своей жизнью и расцвел, понимаешь? Как художник расцвел! И теперь его картины просто улетают, представляешь? Ладно, Сережа, мы поехали. Да, я забыла сказать: я же сегодня утром встречалась с риелтором! И знаете что? Стелла Арсенина действительно собиралась продавать свою квартиру. Ровно год тому назад. Незадолго до смерти… Вот так-то вот.
– Представляю, как удивится ее брат, – сказал Денис.
10
– Я немного приболела, поэтому решила остаться дома. Иначе вы бы меня не застали. Я прихожу сюда затемно, иногда вообще ночью.
Таисия встретила Глафиру на пороге квартиры в домашних широких штанах черного цвета и трикотажной бежевой тунике. Горло ее было обмотано шерстяным красным шарфом.
Это была довольно высокая стройная женщина со светлыми стрижеными взлохмаченными волосами и розовым лицом. Внимательные карие глаза, курносый, покрасневший от насморка нос, слегка припухшие губы. Возраст Таисии из-за отсутствия морщин было довольно трудно определить, ее зрелость выдавал лишь серьезный и слегка надменный взгляд плюс, конечно, манера разговаривать. При всей скромности обстановки чувствовалось, что перед Глафирой начальница.
– Это ваша квартира? – спросила Глафира, следуя за хозяйкой в кухню.
– Вы извините, что я приглашаю в кухню, у меня в комнате не прибрано, – сухо сказала Таисия. – Вот, садитесь, пожалуйста.
И тут она улыбнулась. Совершенно неожиданно, осветив захламленное, полное запечатанных скотчем картонных коробок и тюков помещение.
– Понимаю, что вас шокирует вид жилища, но это не моя квартира, съемная, я здесь последние дни, уезжаю к матери и сестре в Украину. Так все сложилось. Вот, упаковываю весь свой скарб, не знаю только, как все это довезу.
– Вы поедете на поезде?
– Нет, на своей машине, у меня «Матис», маленькая машина, но очень вместительная… В тот день, когда я грузила в нее свою четырехконфорочную плиту…
– В «Матис»? – переспросила Глафира.
– Да-да, не удивляйтесь! Туда поместились еще кресло-качалка плюс чемоданы и коробки… Так вот, – Таисия поставила перед гостьей чашку с горячим чаем и придвинула сахарницу, – тогда, как раз накануне своего путешествия в Украину, я виделась со Стеллочкой в предпоследний раз. Ведь вы же пришли поговорить о ней?
– Да, конечно, я же сказала вам по телефону.
– Значит, это Дима никак не может успокоиться. Что ж, я хорошо понимаю его. Он обожал Стеллу, он бы все для нее сделал, для живой… Оказывается, и для мертвой тоже. Знаете, когда я произношу ее имя, мне кажется, что у меня челюсти сводит судорогой… Я до сих пор не могу поверить, что ее нет в живых. Она была самая живая из всех нас. Печенье? Пирожные?
Таисия встала и проворно наклонилась к какому-то ящику, выудив оттуда коробки с печеньем.
Сквозь плотные желтые шторы на окне в кухню пробивались скупые утренние солнечные лучи, окрашивая все в желточно-лимонный цвет.
Глафира подумала, что до того, как Таисия приняла непростое для себя решение покинуть этот город, в котором она, по словам Дмитрия, прожила больше двадцати лет, в этой или какой-то другой квартире, где ей приходилось жить, было гораздо уютнее и теплее. Что-то в этой женщине было такое, чего Глафира сначала не могла понять, разгадать, и лишь после того, как ее угостили чаем, она поняла, в чем дело: в Таисии накопилось слишком много нерастраченной любви. Неважно, к чему – к домашнему уюту ли, к любимой собаке или мужу. Словно она всю свою жизнь копила любовь, собиралась излить ее на что-то или кого-то, но так пока и не нашла подходящего объекта. Глафира и сама не могла бы объяснить, откуда вдруг в ней появились эти мысли и ощущение. Она видела перед собой очень сильного человека и одновременно очень слабого. Надломленного. И в этих картонных коробках были упакованы не только тарелки и кастрюли, продукты и консервы, а тяжелый багаж разочарований и неудач.